Гортензий в конце концов дошел до предположения, что исчезновение Спартака не случайно. Оставалось установить одно и двух — плен это или бегство? В пользу бегства он не мог найти ни одного разумного довода. Если Спартак предварительно был морально готов к предательству, он мог совершить его в первом же сражении с Митридатом, при том без всякого риска для себя, потому что он служил у него в армии и расстался с ним по-хорошему. Но когда перед сражением все согласились с тем, что гибель неизбежна, и даже примирились с этим, он, а не кто-нибудь другой, предложил план, который привел к разгрому вчетверо более сильного противника.
И зачем ему сейчас возвращаться во Фракию? Он слишком уж крепко связан с Римом. Разве не собирался он жениться на римлянке и войти в патрицианскую среду? Перед ним открывалась перспектива стать претором в Иберии. Он отлично понимал, что Сулла наградит его этим назначением за спасение двух римских армий.
А какие возможности для преуспевания даст ему Фракия, даже если бы его избрали вождем всех племен? Он достаточно умен, чтобы понять, познав величие и могущество Рима, что Фракия не устоит перед его натиском.
Может быть, Спартак рассчитывал на союз с Митридатом? Но тогда он позволил бы ему победить. Да и Митридата он покинул в свое время потому, что ему не нравились порядки в понтийской армии.
Может быть, он вообразил, что сумеет объединить все фракийские племена? Но он же понимает, что этого и за десять лет не сделать, а Рим столько времени ждать не будет.
Что же заставило его перебежать к своим? И насколько они ему "свои" после того, как он привык к Риму? Ему нравился Рим, и в этом не было притворства.
В пользу предположения о дезертирстве говорило только одно: в характере Спартака было нечто авантюристическое. Действительно, его смелость, его стратегические замыслы, его действия всегда были на грани авантюризма, хотя и приводили к успеху. Но бегство к фракийцам! Какие выгоды может сулить оно Спартаку?!
"Да, загадал ты нам загадку, друг Спартак", — закончил свои размышления Деций Гортензий, так и не придя ни к какому выводу.
В ту же ночь, в горной пастушеской хижине Спартаку тоже не давали покоя горестные мысли:
"Они думали, что, освобождая меня, делают мне добро и не ведали, что тем самым причиняют величайший вред и мне и себе... Я уже никогда не стану самостоятельным полководцем, освободителем угнетенных народов...
Не будет сильной, независимой Иберии... Союза с Митридатом... Избавления всех фракийцев от гнета... Объединения племен... Как было бы хорошо дружно хлынуть на Италийский полуостров... Чтобы Рим щедро заплатил всем нам за причиненное зло! И чтобы люди жили как братья!..