— Извини меня, благородный Реметалк, — сказал он спокойно и с достоинством, — но... клянусь бессмертными богами, я не понимаю, зачем тогда я здесь?
Хозяин ухмыльнулся:
— Сейчас ты поймешь.
И он кивнул одному из двух слуг, стоявших недалеко от террасы. Тот сунул в рот два пальца и свистнул. Из-за дома тут же выбежало больше тридцати человек и окружили Спартака. Он мгновенно понял, что сейчас произойдет, но не подал виду. Не сводя взгляда с отца Родопиды, он спросил:
— Ты хочешь мне показать, благородный Реметалк, как много у тебя слуг?
— Да, парень, и ты сейчас увидишь, как они послушны.
— А что ты прикажешь им сделать?
— Отхлестать тебя прутьями. Мало тебе такой чести?
— Наоборот — столько человек против одного...
— Хватит и двоих для этого дела. Тебя, наверное, никогда не били.
— Это будет первый и единственный раз в моей жизни.
Резким жестом Спартак сбросил с себя хитон. Статный, хорошо сложенный, он стоял, расставив ноги, с порывистой готовностью встретить предстоящее ему испытание, чтобы выказать свое презрение и к тем, кто будет наносить ему удары, и к тому, кто это затеял.
Реметалк был озадачен. Может быть, он даже колебался, не отказаться ли от своего намерения. Для него уже не могла стать удовольствием расправа над юношей, который приготовился встретить ее с таким достоинством. Это не было рисовкой или притворной решимостью. Это был душевный импульс, присущий мужчине, который способен превратить позорное издевательство над собой в торжество человеческой доблести.
Но Спартак противопоставил себя ему, хозяину этих слуг. Хотя бы за одно это, за то, что он унизил господина перед слугами, надо унизить его самого перед этими слугами. Потому что они уважают не доблесть, а грубую силу.
— Начинайте! Чего смотрите! — прикрикнул Реметалк на тех двоих, что стояли ближе всего к Спартаку. Слуги достали из-под лестницы приготовленные заранее прутья и начали хлестать Спартака. Прутья свистели в воздухе, с силой опускаясь на его плечи и спину. Он спокойно принимал удары и своей необычайной выдержкой еще больше распалял слуг Реметалка. Вскоре все его тело покрылось красными полосами.
— Довольно! — крикнул Реметалк. — Я велел его отхлестать, а не забить до смерти.
Спартак поклонился:
— Спасибо благородному Реметалку за достойный прием в его доме.
— Ты мне нравишься, — усмехнулся Реметалк. — Ни разу не охнул, не крикнул.
Спартак поднял брошенный хитон, отряхнул от пыли, накинул на себя:
— Зато слуги твои мне не нравятся.
— Почему?
— Не умеют пороть. Ни одного прута об меня не сломали.
— Может быть, ты хочешь, дерзкий парень, чтобы я велел повалить тебя на землю и обломать о твою спину не одну, а двадцать палок? Тогда, наверно, мои слуги тебе понравятся.