Спартак порывисто ответил:
— Пусть благородный Гортензий не считает мои слова проявлением дерзости. Если бы я промолчал о том, что подумал, это было бы недоверием к тебе и проявлением неуважения к твоему благородству.
Гортензию понравилось умение Спартака сохранять учтивость, даже будучи откровенным. И он решил ответить ему тем же, чтобы не показать, что навязывает свое мнение, пользуясь преимуществом своего положения:
— Запомни, юноша, что римляне не случайно стали властелинами мира. И Эллада не случайно стала провинцией Рима.
Он помедлил. Не потому, что колебался, говорить или нет дальше, а чтобы придать больше веса своим словам:
— Мы за короткое время воздвиг ли храм Юпитера, для которого камень, колонны и мрамор были приготовлены много лет назад, словно специально для нас. Мы, завоеватели, не отняли у эллинов их богов. Мы сделали их своими, оставив их в то же время и эллинам. Этим мы сохранили их религию. Мы завоевали землю Эллады, но позволили Элладе завоевать наши души. Ее цивилизация не только уцелела в наших руках, но к окрепла. Потому что мы придали ей ту масштабность, которую она сама никогда бы не приобрела, и покровительство, которое ниоткуда больше не получит.
Помолчав немного, он продолжал:
— Я не хочу, чтобы ты стал рабом. Я привезу тебя в Рим, ты увидишь, как живем мы, римские граждане. И ты поймешь, почему мы стали властелинами мира.
Удивленный и взволнованный, Спартак словно онемел на несколько мгновений. Потом сказал:
— Меня удивляет, что тебя тронула моя участь, благородный Гортензий.
Военачальник благосклонно улыбнулся:
— Когда я увидел, как ты своим мечом крошишь моих легионеров, я понял, что у тебя надежная рука, смелое сердце, отважный ум. И я сказал себе, что ты можешь быть полезным Риму.
Спартак не сразу решился ответить:
— Ты добр ко мне, благородный Гортензий, но подумай сам, как я могу служить Риму, когда я борюсь против вашего владычества, которое вы хотите утвердить на всей земле?
— Я знаю, что говорю, юноша. Когда ты увидишь, как живут в Риме, тебе там так понравится, что ты прогонишь свои сомнения. Ты будешь пользоваться нашим доверием, которое обяжет тебя отвечать нам верностью и преданностью.
— Значит, ты хочешь отделить меня от тех, кому я предводительствовал в бою?
— Не все так чувствительны, как ты, храбрый юноша, не у всех такое понимание долга, как у тебя. Будь уверен, многие твои соплеменники предпочли бы стать римскими легионерами, а не римскими рабами.
Голос его дрогнул, и Гортензий замолчал. Из этого не следовало, что он проникся сочувствием к судьбе пленных фракийцев, хотя Спартак подумал именно так. Ему стало грустно за себя, но еще больше за своих товарищей, которых он никогда больше не увидит.