Тут и там стояли стройные молодые деревца, настоящие красавцы, с шапками из сочной листвы, а спрятавшиеся в них невидимые птицы на разные голоса славили солнце, небо и красоту земли.
По одну сторону дороги до самого горизонта простирались разреженные зеленые полосы виноградников, по другую — лежала долина с оливковыми и апельсиновыми рощами. На самой кромке горизонта тонко прочерчивались в ясном небе прозрачного утра небольшие возвышения.
Вблизи дороги паслись коровы, за которыми никто не присматривал и коровы, и луга, по которым они бродили, принадлежали одному и тому же хозяину.
До виллы оставалось совсем немного — не более двухсот шагов, но ее еще не было видно. Она находилась в защищенном от северных ветров месте, в естественной впадине, откуда открывался вид на юг. Впереди, в просветах между ветвями громадных платанов, что-то белело. Целиком же увидеть виллу можно было, лишь подъехав к ней вплотную.
К дому вела кипарисовая аллея. Деревья выстроились в торжественной неподвижности и строгом молчании, показывая дорогу.
В пятидесяти шагах от дома Деций Гортензий спешился, передал поводья конюху-рабу и пошел по выстланной мраморными плитками площадке к главному входу.
Несколько мгновений оба смотрели друг другу в глаза. Сулла спросил первым:
— Доволен ли ты походом против медов, мой верный Гортензий?
Ни по его словам, ни по его взгляду нельзя было понять, находится ли он в добром расположении духа или за этим скрывается придирчивое любопытство.
— Что касается того, что мы приобрели, всемогущий Сулла, у нас есть основания быть довольными.
Сулла помолчал, скорее для того, чтобы придать больше веса второму вопросу:
— А что касается поредевших легионов? Оправдывает ли выигрыш наши потери?
— Порой мы приносим и вовсе неоправданные жертвы.
Сулла скрыл свое удовлетворение находчивостью Гортензия:
— Уважаю твою откровенность, благородный Гортензий, Ты оставил во Фракии немало воинов, но принес нам большую победу. Легионы свои мы пополним, но фракийцы никогда уже не вернут себе потерянную свободу.
— И рабы, которых мы привезли оттуда, стоят кое-чего, вдобавок к золоту и серебру, которое мы нашли там, — добавил Гортензий.
— А что ты думаешь о медах? Что это за народ?
— Когда я своими глазами увидел, с какой яростью они сражались с нами, я понял, что нам нелегко будет сделать их землю нашей покорной провинцией, а их самих — примерными подданными. Пройдет еще немало времени, пока мы их полностью усмирим.
По пепельно-серому лицу Суллы разлилось подобие улыбки:
— Не слишком ли ты их переоцениваешь? Меньше всего от тебя, завоевателя Фракии, ожидал я таких слов,