Она вздохнула:
— Ты не ошибаешься. Он много рассказывал о тебе. И ты должен поверить, что римлянин тоже может быть признателен тому, кто сделал ему добро. И я, Лавиния, его дочь, благодарю тебя за это.
— Видишь, благородная Лавиния, как чудесен мир! Мог ли я даже подумать, что окажусь на вилле человека, с которым меня связало необыкновенное знакомство, и встречу здесь его дочь? Какие могут быть чудеса!
Рабыня вернулась с подносом и поставила его на столике перед Спартаком.
— Наверно, этот напиток освежит тебя — холодный лимонный сок с медом, — сказала Лавиния.
Потом она пригласила Спартака на ужин. Отказ его был вежлив и убедителен, хотя он смягчил его маленькой шуткой:
— Благодарю тебя, благородная Лавиния, но в римской армии есть строгий обычай, о котором я узнал впервые от твоего отца.
На войне и в походе командир никогда не ест отдельно от своих воинов, и он может есть только то, что едят они. Я должен следовать этому обычаю, чтобы лишний раз доказать тебе, что я почти романизированный варвар.
— В таком случае... — помедлила немного Лавиния, — ужин будет отложен до твоего возвращения в Рим, когда закончится эта жестокая междоусобица. Там я смогу принять тебя в доме, который Сулла великодушно оставил мне, конфисковав по закону о проскрипциях все богатства моего отца. Дом этот — наследство моей матери. Это небольшая часть имущества моей бабушки, гречанки, вышедшей замуж за Муция Долабеллу, потомка старого патрицианского рода. В этом доме ты будешь хорошо принят, благородный варвар.
Спартак поклонился:
— Оставляю за собой право воспользоваться твоим приглашением, благородная Лавиния. Но как твой отец попал в проскрипции Суллы? Он же был его легатом.
— Вернувшись из Фракии, отец впал в немилость и удалился в свое имение в Лациуме, после чего перешел на сторону Мария.
В конклав вошел командир центурии, обыскивавшей местность в окружности виллы:
— Мы обошли все окрестности и никого не обнаружили.
— Хорошо, ты свободен.
Появился один из контуберналиев легата:
— Что нужно выносить для дележа? — спросил он с готовностью принять участие в этой работе.
— Здесь ничего не нужно трогать, — сказал Спартак и знаком отправил его обратно,
30.
Борьба с марийцами сопровождалась грабежом, обогащавшим Суллу и его приближенных. Кое-что перепадало командирам и воинам, которые участвовали в сражениях и карательных походах. Имущество раздавалось по заслугам и по справедливости, если можно считать справедливостью убийство людей, виновных только в том, что были врагами победителя.
Из награбленного достаточно перепадало и Спартаку. Это полагалось ему по закону, но он не хотел, чтобы его совесть обременяло добро, добытое окровавленными руками. Он тут же проматывал свою долю в тавернах, куда приводил и своих декурионов. А когда ему доставалось особенно много, он оделял воинов. А сам по-прежнему оставался беден. У него не было накопленного добра, к которому можно было бы добавлять приобретенное, как обыкновенно растет всякое богатство. Рос только его авторитет среди декурионов и солдат — между прочим и потому, что он никогда не прибегал к помощи хлыста, палки или грубого слова. Зато каждый его воин сражался за троих. Имя Спартака быстро обрастало славой. И вскоре он был уже произведен в командиры соединения из двух когорт.