— Ты мог убить своего отца ради бабы? — спросил Птицын таким тоном, словно Никита уже вырезал всю свою семью.
— Сравнение не корректное, — заметил Мотыгин. — Бусыгин мог бы убить своего отца, потому что он физически крепкий мужчина. А дочь Игонина — женщина. Может, и не самая слабая, но женщина… Да и отца убить…
— Извращенная у вас психология, лейтенант, — фыркнул Птицын.
Плетнев глянул на него строго и при этом кивнул, давая понять, что на серьезный разговор он уже нарвался.
— Если серьезно, я на Веронику Игонину и не подумал бы. — Никита сделал вид, что не оскорбился. — Но кошки… Прежде чем подбросить, кошку нужно было убить.
— Нет, кошка, конечно, тоже человек, — усмехнулся Мотыгин. — Но не настолько же.
— Вероника говорила, что покупала кошек у бомжа. Договорилась с ним, он убивал, приносил ей… А может, и сама убивала…
— Может, и убивала. Но не кошек, а время. И не она убивала время, а… некоторые несознательные граждане. — Птицын выразительно глянул на Никиту.
— А что она там про бомжа говорила? — спросил Плетнев.
— Ну, вроде как договорилась с бомжом. Вот и я думаю, а был ли мальчик?
— Бомж, и мальчик?! Оригинально! — Мотыгин весело глянул на Птицына, выражая свою с ним солидарность.
— А если бы? Ты же не хочешь сказать, что Игонина мог убить этот бомж? — спросил Плетнев.
— Зачем?
Никита понял, что сам загнал себя в тупик. Вероника не настолько идиотка, чтобы избавляться от собственного отца. А если вдруг, то вряд ли она поручила бы это дело бомжу… Но ведь прежде чем озвучить свою мысль насчет бомжа, он заметил робкий свет в конце тоннеля. И очень жаль, что чувство верного пути оказалось ложным.
— Вот и я о том же… — кивнул Плетнев. — Игонина били ножом в живот. И он не пытался защититься или бежать. Это значит, что его убил человек, которого он знал. Которого мог подпустить к себе близко… Вероника Игонина отпадает, остается Кондаков…
— Да, но с Кондаковым у него был конфликт. Кондаков мог его убить, — сказал Никита.
— А давай разберем такую ситуацию, — с коварной усмешкой вмешался в разговор Птицын. — Вот не нравишься ты мне, лейтенант. Ты это чувствуешь, тебя это злит. А завтра я подойду к тебе и предложу мир и жвачку. Тебе это понравится?
— Меня это насторожит.
— Я скажу, что хочу тебя обнять. Ты мне поверишь, я к тебе подойду… И скажу, что наврал тебе. Скажу и ударю…
— В живот?
— Ну, не ножом.
— Лучше в спину. Мне кажется, это у тебя лучше всего получается.
Птицын дернулся, даже привстал, как будто хотел ударить Никиту.
— Так, на сегодня хватит!.. — резко поднял руку Плетнев. — Птицын остается, а остальные по домам.