Бригадир Зайцев все так же меланхолично смотрел на овец, которым, по его подсчетам, оставалось жить менее часа. «Где ветеринар?» — спросил я. «Где-то гуляет… Или уехал на совещание…» — «А корма? Их нет?» — «Как нет? Есть. Так ведь за ними ехать надо. Кто-то же должен послать…» Вмешалась скотница Валентина Чернова: «Кому посылать-то? Председатель в кошару если в год раз заглянет — уже хорошо».
Я вернулся в совхоз: ни директор, ни зоотехник все еще не появились. Но вернулся я не напрасно: бухгалтер как раз размышлял, в какую графу записать двенадцать телят, которые внезапно исчезли. То есть, точнее, исчезли четырнадцать, но двое нашлись, а двенадцать куда-то запропастились. По объяснениям скотников выходило, что вышли телята сами гулять и подло сбежали.
Безучастным к этому бегству прокурор не остался и предложил взыскать с ответственных лиц «стоимость пропавших животных исходя из государственных закупочных цен», то есть по 1 руб. 48 коп. за килограмм. Но, как не без юмора заметил бухгалтер, на городском рынке, куда, скорее всего, «сбежали» телята, килограмм молодого мяса стоит дороже. А живого веса в «пропавших» телятах было 1872 килограмма…
…И вот состоялся суд. Прошел честь по чести. Имея в виду особую важность народнохозяйственных проблем, которые за этим делом стоят, поддерживать обвинение приехал областной прокурор. Произнес взволнованную речь о вопиющей бесхозяйственности, о разгильдяйстве, о наплевательском отношении к делу, о лишениях и потерях, которые испытывает от всего этого потребитель: то есть, попросту говоря, каждый из нас. (Красноречивая иллюстрация к обвинительной речи: в мае прошлого года план совхоза «Большевик» по сдаче молока выполнен на 40, по сдаче мяса — на 45 процентов. Последствия этого не замедлили сказаться на ассортименте местных магазинов.) Он говорил о том, что безнаказанность развращает, что безответственность и равнодушие не могут торжествовать, иначе нарушается дисциплина и расшатывается порядок. И еще он говорил о том, что из всей этой постыдной истории надо извлечь деловой урок.
Все было сказано точно и веско, лишь один вопрос оставался неясным: а кому, собственно, этот урок предстояло извлечь? К кому прокурор обращался? Кто присутствовал на этом процессе и внимал словам прокурора? А — никто… Процесс провели в тесной маленькой комнате — по-семейному, по-домашнему. Послушали подсудимые речи, потом приговор и поспешно разъехались по домам.
Преступная халатность руководства совхоза обошлась государству в сорок тысяч рублей — взыскано с виновных шесть тысяч пятьсот (при рассрочке платежа примерно на семь лет). Остальные расходы — так решил почему-то суд — должно взять на себя государство. Что же до наказания, то оно таково: всем подсудимым — условно, без лишения прав занимать руководящие посты и материально-ответственные должности. Довод серьезнейший — первая судимость. Ни с чем виновные не расстались: ни со свободой, ни с должностями, ни с общественным положением. Даже с веселым настроением — и с тем не расстались.