Что-то запершило у меня в горле.
— Ну, коли так, пусть остается. Прощайте!
Я поспешно вышел.
«В самом деле, как Вига может вести себя иначе? Я для нее всего-навсего добрый дядя. Чего ради она пойдет со мной? Не за то же, что я содержал ее и дарил пустяковые игрушки. Берестовы же пестовали ее, полюбили. Пожалуй, я не имел права и заикаться о таком деле…»
С невеселыми думами я шагал посреди дороги. Кто-то окликнул меня. Догоняла Вига. На лице ее было отчаяние. Совершенно так же, как четыре года назад, она обняла меня и, закинув голову, смотрела, едва переводя дыхание. И так же, как четыре года назад, я наклонился и поднял ее.
— Разве можно так бегать? Видишь, как запыхалась!.. Ну, что тебе?
Все еще переводя дыхание, Вига обняла меня, и я услышал, как стучало ее сердчишко.
— Я с тобой, дядя Михал, с тобой… — прошептала она.
Тогда я понес ее, решив не возвращаться к Берестовым, чтобы не бередить еще раз наши раны.
— Я буду делать все, что ты хочешь! Все-все!
— В таком случае — попробуем жить по-новому. Ты будешь моей семьей, пока не создашь собственную.
Я опустил ее на землю и, держась за руки, мы пошли дальше.
Степь была еще покрыта травой и колыхалась от ласкового ветерка. Воробьев стоял на обрыве. Мы подошли к нему и молча смотрели вниз: Кубань вздымалась от прибыли горных вод.
И в этой огромной массе воды я вдруг ясно увидел голубую струю Лабы, серебристую ленту Урупа, Зеленчук, Псекупс и каждый из мельчайших притоков.
Странно! И Воробьев это увидел.
— Знаешь, Михаил, — сказал он вдруг, — смотрю на Кубань и думаю: силища-то какая! Недаром черкесы называют ее «Князем всех рек»… Но какой это был бы князь, не будь у него столько притоков.
Ставрополь, где я не был пять лет, стал похожим на город. Появилось много каменных домов, почти все крыты черепицей или железом. И даже выстроили гостиницу — небольшой особняк с мезонином — «Найтаки».
— Что за название? — спрашиваю у Воробьева,
— Это фамилия владельца. Но я не люблю гостиниц и счастлив, что у меня здесь свой уголок.
Недалеко от окраины — малюсенький домик с палисадником и крыльцом под навесом. Воробьев дергает звонок и заранее улыбается.
В дверях появляется небольшая, средних лет худенькая женщина.
— Володя! Володенька!
Со счастливой улыбкой она замирает в объятиях Воробьева. Он нежно целует ей волосы. Чувство зависти мне незнакомо, но я не могу на это смотреть. Вспоминаю, до чего же я нищ!
— Знакомься, Верочка, — говорит Воробьев. — Это мой друг Михаил Варфоломеевич Наленч, прапорщик Тенгинского пехотного полка, но пока еще без обмундирования…