А это его приемыш — Вига, дитя воинственных абадзехов.
Вера Алексеевна сердечно жмет мою руку и наклоняется к Виге, которая пристально и исподлобья смотрит на незнакомку.
— Здравствуй, девочка…
Нерешительно Вига подает ей руку.
Проходим в небольшую уютную комнату. Здесь, конечно, ковры и тахта с мутаками[85] и подушками, качалка… На окне фикус, еще какие-то цветы и канарейка над ними. На стуле дремлет пушистая дымчато-серая кошка.
— Верочка, — говорит Воробьев, усаживаясь на тахту, — ты нас угостишь кофе? А потом все трое будем бить тебе челом…
Вера Алексеевна уже и сама взялась за кофейник, но теперь останавливается посреди комнаты, и ее серые глаза сверкают.
— Все трое бить челом? С чего бы это?
— Вот именно — все трое… Но сначала пусть будет кофе.
— Нет, сначала пусть просьба. Ты же знаешь, как я любопытна!
— Ну хорошо… Нельзя ли тебе подбросить эту девочку? Ей нужно учиться и вырасти здоровой, честной, умной, воспитанной особой.
Вера Алексеевна перестает улыбаться.
— Это действительно очень важная просьба. А ведь ты. Володя, хорошо знаешь, что я скажу… Лучшего ты и придумать не мог!
Она ставит кофейник на стол и подходит к Виге:
— Как, девочка? Согласна коротать со мной время?
Вига, конечно, не знает, что такое коротать время. Она смотрит на меня, и я ее ободряю кивком. Тогда и она кивает Вере Алексеевне.
— Вот видишь, Михаил, я тебе говорил, что Вера Алексеевна будет рада! — торжествует Воробьев.
Да, я вижу, все вижу. В этом домике мне становится так тепло и просто, словно я здесь когда-то живал.
— А ты знаешь, Володя. — говорит Вера Алексеевна, разливая кофе. — я хотела сделать тебе сюрприз. Ты писал, что в сентябре вы пойдете на натухайцев и обязательно будете в Анапе. И я поехала в Анапу, но дождалась не тебя, а… императора. Прожила там дня четыре, узнала, что экспедиция на натухайцев отменена и — домой. А встреча императора прошла очень интересно. Я вечером расскажу. Сейчас надо расправиться с домашними делами.
Она прогнала нас в город, поручив сделать покупки. Мы добросовестно все исполнили, а у портного заказали мне офицерскую форму. Воробьев звал зайти в штаб. Я сказал, что посижу на улице. Зачем? У меня там нет знакомых. Вот уж когда будет готова форма, идти придется. Воробьев согласился.
Вечер мы провели в тихой семейной обстановке. Воробьев рассказывал новости, которые слышал в штабе:
— Сколько времени прошло, а до сих пор живут воспоминаниями об императоре — где он ступил, на кого посмотрел, что сказал. А Розена-то, оказывается, уволили из-за зятя. Дочка Розена замужем за князем Дадиани, флигель-адъютантом его величества. Этот самый Дадиани, как и многие штаб-офицеры, занимался умножением своего имущества. Заставлял солдат для него работать, выкармливать свиней, еще там что-то делать… Император приехал в Тифлис, собрал всех военных и напустился на Дадиани: «Вы опозорили звание русского офицера! Вы наживались, как самый последний торгаш! Снять сей же час аксельбанты!» Жена Дадиани в обморок хлоп! Розен ни жив ни мертв. И был среди офицеров какой-то молоденький — не то грузин, не то черкес. Когда Дадиани, снимая аксельбанты, наклонил голову, этот офицерик как вскрикнет и тоже в обморок хлоп! Оказывается, думал —