— Красивая у меня форма, ты спутала.
Марина смутилась.
— Нет, вы и раньше были красивым, всегда! Но сейчас лучше. В поясе у вас так тонко, как у черкесов, а плечи широкие, с золотом! И фуражка — как снег бела…
Невольно я вспомнил разговоры с Воробьевым о том, что мой наряд сделает свое дело. Для Марины, конечно, не эполеты решали вопрос. Даже если бы она ничего не сказала, я знал, что имел честь заслужить благосклонность этой девушки сам по себе… Я сказал «имел честь заслужить» не для иронии или пышности фразы. Я тогда считал и сейчас считаю, что женщина, отмечающая благосклонностью мужчину, делает ему честь, а тем более такая чистая и хорошая девушка, как Марина.
— А вы к нам придете? — спросила она.
— Собираюсь со своим другом, если ничего не помешает. Хотим у вас ночевать. Пустите?
— И вы еще спрашиваете!..
Но Воробьев изменил мои планы. Он встретил старого знакомца и друга — декабриста Нарышкина, и тот начал выговаривать, что он до сих пор его не навестил. Воробьев пообещал быть сегодня же к обеду да еще и вместе со мной.
— Знаю, что будешь доволен. — сказал Воробьев.
— А я обещал Марине… Как быть?
— Очень просто. Если хочешь познакомиться с лучшими русскими людьми и борцами за правду, решившимися в такую пору… пойдешь со мной. Ну а если тебе интересней Марина… Допускаю, и ничего дурного в том не вижу, — иди к ней.
— Разумеется, я пойду с вами. — отвечал я тотчас. — Декабристы — значит, чудесные люди… И вероятно, знали Александра Александровича… Но обижать Марину я
не хочу. Зайду к ней теперь же, отдам подарок и предупрежу, чтобы не ждала.
Марина стояла на крыльце, принаряженная. Зашли в избу. Бабушки не было. Подарки заставили Марину зардеться, но когда я сказал, что вечером не придем, улыбки на лице ее как не бывало.
— Конечно, вы офицер, а мы — простые казаки!
— Марина, дурочка! Ты же знаешь, что я к тебе хорошо отношусь, сегодня сам подошел. А теперь прощай до следующей встречи, если меня не убьют на берегу моря. Мы нынче опять идем туда.
Марина опустила голову.
— Что же ты? Не хочешь прощаться?
Она подняла голову. Глаза ее были в слезах.
— О чем ты, Марина?
— Я очень… очень скучаю без вас…
— Зачем же скучать?
Она смотрела на меня такими тоскующими и любящими глазами, что мне сделалось не по себе.
— Маринка! Хорошая моя! — сказал я, взяв обе ее руки. — Не смотри так. Прощай и забудь. Это гораздо лучше, чем понапрасну скучать!
Бедная девочка закрыла лицо и расплакалась. Я утешал ее как мог и поспешил к Воробьеву. На пути попался Маринин поклонник. «Слава богу, — подумал я. — Этот ее успокоит лучше меня».