С сожалением взглянув в пустую манерку, он ушел. Я смотрел вслед и удивлялся, как странно он говорит и какое у него кроткое лицо. Неужели при такой доброй внешности можно обладать железной стойкостью? Воробьев рассказывал, что Лорер упорно молчал на следствии, пока не узнал, что Пестель сам раскрыл свою тайну. А на вопрос, как присягавший на верность императору мог так запираться, Лорер ответил, что честь и присяга не всегда совпадают…
Солдатика действительно начало рвать, и он умер у меня на глазах. Товарищи уложили его рядом с убитыми, сняли с него образок, покрыли шинелью, перекрестились и пошли восвояси…
Что ж, завтра, может быть, наступит их очередь!
В долине разбили уже много палаток. Где-то среди них была и моя. Иван, наверное, поджидает. Я встал и пошел в лагерь. По дороге встретил Нарышкина.
— Давненько вас не видал! А где Воробьев? У нас нынче много сибирских друзей. Приходите… И князь Одоевский здесь. Помнится, вы хотели с ним познакомиться…
— Одоевский!.. — Я встрепенулся.
— Кто говорит об Одоевском? — раздалось в стороне. Из-за кустов вышел высокий блондин с синими, как у Скавроньских, глазами. В руках у него было несколько диких роз.
— Вот и он сам! — обрадовался Нарышкин. — Знакомься, Саша. Это мой тезка с берегов Вислы, которые ты когда-то воспел…
— Очень рад. — Одоевский протянул мне одну из роз. — В залог дружбы. Идемте к нам пить чай.
Он вовсе не был похож на жертву, как я себе представлял под впечатлением переживаний Бестужева. И так удивительно прост, и так по-мальчишески весел!
Недалеко от палатки Одоевского под чинарой кипел самовар. Тут же, на текинских коврах, расположились друзья поэта.
— Господа! — крикнул он подходя. — Поймал двух мишек! Один — серебристый, а другой… — он легонько толкнул меня вперед — смотрите! Совсем еще молодой, диковатый вислянский медвежонок…
— Саша! А ты посмотри на его голову!.. Ведь и он серебристый. — крикнул Лихарев, лежавший на ковре.
— Неужели? — Одоевский приподнял мою фуражку. — И правда! А я знаю еще Мишеля. У него точь-в-точь такая же прядь… Лермонтов. — Обняв меня, он по-
дошел к чинаре. — Внимание, господа! Я должен соблюсти этикет и представить вислянскому Мишелю своих друзей, всех до одного юных сердцем. Возраст ни при чем. Вон там, по соседству с самоваром, сидит Загорецкий. Он был на каторге всего год. а потом на поселении. Жил в лесу и так одичал, что боялся встречаться с людьми. Посылал за покупками в ближайший магазейн свою собаку! А рядом с ним, тот, что с флейтой, — Константин Густавович Игельстром. Кстати, он крестный сын вашего бывшего шефа — цесаревича. Ему одному он обязан тем, что находится в нашем обществе: десять лет каторги получил как высочайшую милость, взамен приговора «Весьма! Повесить!» Он…