— Хочу, господин полковник.
Вот так после нового года я очутился в Харькове и снова начал учиться. Впервые за одиннадцать лет я отдохнул в истинно мирной обстановке. Целый год ел, пил и спал по-человечески и запоем читал! Не видел и не нюхал крови, не слышал стонов и канонады. Но теперь я, русский подпоручик, не жаждал войны и ее приключений, а обучаясь воинственности, ненавидел войну и удивлялся, как много еще разных людей видят поэзию в кровопролитиях!
…Несмотря на то, что прошло столько лет, я продолжал тосковать о брате. В моих воспоминаниях он был тем же мальчиком, а на деле должен быть взрослым… если он жив. А жив ли, счастлив ли, помнит ли меня?
После некоторых колебаний я послал на Волынь к дяде Теодору одно за другим три коротких письма с просьбой ответить на Харьков. Думал, может быть, хоть одно из них дойдет. Ответа я не получил.
…В конце января я возвращался в полк через Керчь, где ожидал больше суток. Вечером зашел в ресторацию поужинать. В зале шум, звон бокалов, даже застольные песни — не то кого-то провожают, не то встречают или чествуют по случаю производства… Прошел вглубь, подыскивая спокойное место. Вдруг слышу из угла:
— Господин Наленч! Ищешь места? Садись!
Оказывается, это сам Григорий Христофорович Засс. Пьет вино, и вид у него какой-то осунувшийся. Я подошел, поздоровался, сел.
Засс подозвал кельнера, приказал принести еще вина и второй стакан.
— Пей! Мы с тобой, кажется, еще никогда не пивали…
— Что вы! А когда украли армян у черкесов… И еще много лет назад, когда я у вас свой первый кавказский Новый год встречал… Ну как, скоро ли поведете нас на каких-нибудь абадзехов?
Багровое лицо Засса изобразило недоумение. Он промычал что-то неопределенное и осушил стакан. Я осведомился, как поживают Нарышкины, и попросил передать им привет.
Засс опять недоумевающе посмотрел на меня. Приподнял брови.
— Постой! Ты сейчас откуда?
Объяснил: возвращаюсь на Черноморию после годичного отсутствия.
— A-а… Ну тогда понятно. — Нервно побарабанив пальцами по бутылке, Засс заявил — Привет Нарышкиным передать не смогу. В Прочный Окоп уже не вернусь.
Я был ошеломлен. Засс уставился на меня красными, как у кролика, глазами.
— Удивлен? Так знай: я не сам ушел из Окопа. Меня ушли. Пей! Может, хочешь спросить, за что ушли Засса Не проворовался ли, как Дадиини и десятки других? —
погрозил мне пальцем. — Э-э, нет, брат! Никогда ни единой копейкой не пользовался Засс! Еще свои докладывал. Помнишь Атарщикова? Вот из-за него и ушли!
Атарщикова я помнил прекрасно. Это был бравый есаул, постоянно сопровождавший Засса. Служил у него переводчиком. Слыл даже любимцем.