Недалеко от коновязи, где мы с Костануком оставили лошадей, сидела группа черкесов, а среди них два тенгинских солдата. Когда я проходил мимо, они вскочили и отдали мне честь. Это были мои беглецы — Казимеж Тынкаж и Ян Будзиковский. Но… мне в эту минуту было совсем не до них! Я поспешил за Костануком.
Передо мной высокий, молодой человек с темно-русой бородой, с бронзовым от загара лицом, в черкеске и европейской обуви. Мы смотрим друг на друга, и я ищу, мучительно ищу черты милого моего мальчика, ненаглядного Эдварда. Но пятнадцать лет сделали свое дело! Я прошел бы мимо, не узнав брата.
— Михал! Ты не узнаешь меня?! — говорит мужчина.
— Неужели это ты, Эдвард? Если бы ты знал, как я тосковал о тебе.
— Я тоже всегда вспоминал тебя…
Мы обнимаемся, а я все еще не верю, что это Эдвард, но накипевшая за долгие годы боль разлуки затмевает это неверие. У меня на глазах даже слезы. А Эдвард взволнован гораздо меньше меня. Но ведь он был таким малышом, когда мы расстались! В таком возрасте привязанности не бывают глубокими!
— Я был уверен, что ты приедешь, если я позову, — говорит Эдвард.
— Как мог я не приехать! Брат у меня один-единственный! Я сквозь огонь и воду пошел бы к тебе навстречу! Скажи, жив ли дядя Теодор, его сыновья и наш старый добрый Ян? Получили ли мои письма?
Эдвард грустно вздыхает. Никого, никого уже нет в живых. Наши двоюродные братья погибли — один в боях за отчизну, другой в Сибири. Умерли и Ян и дядя Теодор. Письмо мое пришло как раз перед смертью, когда он уже не мог говорить. Эдвард не читал этого письма. Он только о нем слышал. Дядя умер, когда Эдвард был в отлучке. А про письмо сказал духовник дяди. На него не ответили, боясь навлечь неприятности. Дядя ведь участвовал в волынском восстании…
— Да! Это все мне понятно! — Тревога опять шевелится в груди. — Как ты оказался здесь, Эдвард? Когда приехал?
— Год назад я причалил к Вулану из Константинополя… Послан сюда вербовать легион поляков для помощи Шамилю.
— Я так и предчувствовал!
Что с тобой, Михал? Кажется, ты недоволен? — Эдвард больше не улыбается. У него совсем чужое лицо.
— Да, Эдвард… Даже хуже — огорчен.
— Михал думает, что правительство Польши не знает, что делать?
— Да. Он так думает, Эдвард.
Эдвард встает, вынимает из шкатулки пакет и протягивает мне. На пакете надпись: Михалу Наленчу. Я вскрываю. Это воззвание к полякам, рассеянным по всему свету, и письмо. Именем Отчизны просят помочь в борьбе против общего угнетателя — России. Способствовать бегству поляков на черкесскую сторону, сделать чертежи укреплений, иметь постоянную связь… Из конверта выскользнуло что-то. Я поднимаю. Это медаль с изображением польского короля Адама Чарторижского