Выехали из Казбеки почти впотьмах. Крестовый перевал. Рядом с дорогой — крест. У всех христиан крест — символ страданий. Я вспомнил, как юношей вместе с отцом был в костеле Святого Яна и не хотел молиться страданию… И тут же пришло на память — ведь завтра день моего рождения, стукнет тридцать пять! Тридцать пять! Сделалось не по себе. Ведь это так много! И опять раздумался о своей жизни. Очень она похожа на Терек. Но я больше не желаю страданий. Я никогда их не желал, а теперь устал! Не хватит ли?
Пусть они лягут здесь, рядом с крестом царя Давида! Страдания нужно помнить и стремиться освобождать от них жизнь. И если бог сюда заглядывает, пусть тоже подумает, что человеческое терпение — вещь хорошая, но должен же когда-нибудь ему наступить конец!
В Гудаур мы приехали в густые сумерки. Там я спал как убитый. Рано утром полез на Гуд-гору встречать солнце, а заодно побывать с визитом у лермонтовского Демона. Именно там, мне сказали, была его квартира.
Да, он умел выбрать место! Все было поразительным — и вышина, и тишина, и даль. На востоке дремали вершины Главного хребта. По соседству упиралась» в небо острая Крестовая гора, а еще левее вознесли головы Семь Братьев.
Вот это семья! В каком человеческом гнезде в наше время могут уцелеть семь братьев! Я и одного не сумел уберечь.
Внизу, в головокружительной глубине, едва голубела река. Крошечными коробочками казались сакли, башни, какие-то развалины… Восходило солнце. Туман, висевший вдали и в ущельях, сделался голубовато-розовым. Косые лучи разбросали по горам блики и тени.
Не менее мрачный, чем Демон, я с высоты тридцати пяти лет рассматривал перевалы своей жизни…
Я спускался в тридцать шестой год бытия по краю обрыва, огражденного тонким деревянным барьером. Смотреть вниз было невозможно. Замирало дыхание. Арагва была голубая, как Лаба, и она тоже пела, но было в ней то, что незнакомо Лабе — кротость и даже некоторая лень… Станешь ленивым, если будешь все время нежиться среди пышных и пестрых ковров, что разостланы по склонам Койшаурской долины! А в Дарьяле только мрак и голые скалы. И в природе нет справедливости!
В Тифлисе я снял номер, привел себя в порядок и отправился разыскивать Вигу.
Я нашел ее жилище на берегу Куры. На звонок вышла темноглазая девушка. Внимательно посмотрев на меня, подалась назад, и глаза ее отразили недоумение и радость.
— Здесь ли живет Виктория Михайловна Абадзех?
— спросил я, пристально глядя.
— Дядя Михал! Неужели это вы?
Она меня назвала на вы!..
— Все-таки узнала!
Она была такая большая, что я не осмелился, как прежде, обнять ее, а только поцеловал тонкие руки.