— Пан полковник! — сказал какой-то ученик, выходя из толпы. — Встаньте! Еще не хватало, чтобы вы перед нами стояли на коленях! Мы никуда не пойдем до утра, честное слово! Не правда ли, Панове?
— Не пойдем, не пойдем! — закричали юноши, окружая Совиньского.
Они подняли его, подали костыли и воду.
Расплескивая воду, Совиньский взял стакан. Губы его дрожали.
— Спасибо, голубчики… Теперь верю — вы меня уважаете…
Потрясенный, я вышел на улицу. В городе было необыкновенно тихо, только зарево сделалось больше. Сейчас пламя ползло языками по небу, и казалось, что кто-то гигантский простирает над Варшавой огненные ладони! Далеко-далеко прозвучало два выстрела.
Что там совершалось? Почему большие и благородные люди, вроде полковника Совиньского, ничего не знают? Как мог Высоцкий его обойти? Не слишком ли много он ошибается? Что же теперь будет?
Что будет? Да ничего! Все останется по-прежнему, раз Константин жив. Нет, не совсем… Не будет Высоцкого, Набеляка и первым долгом меня. «Схватить негодяя Наленча!»
— так приказал Константин. Может быть, уже сейчас меня ищут во всех концах города. И схватят, если не сегодня, то завтра, спрячут в катакомбы, будут пытать, а потом расстреляют или повесят.
Я покрылся холодной испариной. Нет! Во всяком случае, живой я Константину не дамся. Бежать? А революция? Нет, я должен быть рядом с Высоцким! Если умирать, то вместе!
Опять вдали послышались выстрелы. И я бросился в ту сторону.
Я добежал до Краковского предместья. Там было темно, как в моем сознании. В стороне, на перекрестке, стояли дрожки без седока и возницы. Небо полыхало ярче. Впереди, кажется, на Замковой площади, прозвучало несколько выстрелов. Я побежал туда. Храпя, промчались две верховые лошади без седоков.
У колонны Сигизмунда лежало двое мертвых. Я узнал в них военного министра Мавриция Гауке и его помощника.
Гауке! Все его ненавидели. Это он приговорил Лукасиньского
к каторге. Кто же, кто мог убить его? Справедливое убийство! Но вокруг ни души… Я вернулся на Краковское предместье. Дрожки без седока и возницы все еще стояли на перекрестке.
— Гей, пан! Подите сюда, сделайте милость! — донеслось из-за дрожек.
Я подошел и увидел возницу. Он тщетно старался поднять лежавшего подле человека.
— Помогите положить на дрожки.
— Загулял, что ли, твой пан? — спросил я наклонясь.
— Бог с вами! Человек ни за что ни про что отдал богу душу…
— Кто это?
— Пан Новицкий… А убили его вместо губернатора Левицкого. И дохнуть не успел. Должно быть, я виноват. Как спросили, кто едет, я не больно громко ответил… Душу уже не воротишь… Я! Я виноват! — И возница всхлипнул.