Посидев еще немного, пани Скавроньская потребовала, чтобы мы отдыхали, и увлекла с собой Ядвигу.
— Можно мне рассказать мамусе? — спросила она уходя.
— Делай, как находишь нужным.
Не знаю, оттого ли, что я во всем признался невесте, оттого ли, что мысли, высказанные пани Скавроньской, пришлись весьма кстати моей разгоряченной голове, я почувствовал себя значительно спокойнее.
Растянувшись на диване, смотрел в окно.
«Там, где родится добро, тотчас появляется зло. Рядом со светлым разумом шествует глупость»… Нет! Что-то пани Скавроньская не додумала. Они не только вместе родятся и шествуют по миру, они все время воюют! И может быть, в этой войне и заключается смысл жизни? Может быть, мы понимаем хорошее только благодаря соседству дурного?.. Значит и сегодня в Варшаве родились революция и контрреволюция. Я рад революции, но почему, несмотря на это, я испытываю враждебность к Высоцкому, когда вспоминаю трупы Новицкого и Трембицкого и… особенно часового! Наверное, он так и лежит у водяного рва, обнимая небо, полыхающее пожаром.
Дверь на балкон продолжала жалобно дребезжать. По мостовой цокали копытами лошади… Кто-то бежал, кричал… Опять стреляли.
Спозаранку я вышел на улицу узнать, что делается в городе. На площади Круглой Церкви строили баррикады. На одной из соседних улиц наши саперы грабили российскую воинскую кассу. Трупы Гауке и его помощника все еще лежали на Замковой площади. Возвращаясь оттуда, я встретил на Краковском предместье вытягивающуюся из университета колонну студентов с профессором Ширмой во главе. Все были вооружены, в национальных кокардах. Выравнявшись, они пошли к Замковой площади и грозно запели:
Еще Польша не сгинула, покуда мы живы,
Все, что отнял наш враг, мы обратно возьмем!
Эта песня исстрадавшейся отчизны наполнила мою душу ненавистью к угнетателям. Я подумал:
«Нет-нет! Это не может быть простым бунтом, и в попытке убить Константина я выполнял желание многих!»
Уже свернув на Вейскую, услышал сзади громовое «ура» и вернулся на площадь. Туда входила колонна аппликационной школы во главе с полковником Совиньским. С горящими глазами, встряхивая серебряной шевелюрой, он шагал на костылях.
С другой стороны уносили саперов, расстрелянных за ограбление кассы, а с соседних улиц на площадь вливался народ.
— Да здравствует свободная Польша! — кричала аппликационная школа.
— Ура! — отвечал народ.
Полковника Совиньского подняли на руки и понесли.
И я почувствовал, как жизнь вернулась ко мне, и я тоже закричал:
— Да здравствует наша Отчизна! Да здравствует свобода!