Красная улица (Кава) - страница 27
— Дяденьки, что же я вам сделал, что вы меня раздели? Я же закоченею… Отдайте!
Полицай лениво оглянулся, прищурил глаз:
— Верно, зачем мне это барахло? На.
И тут будто комлем стукнуло Спиридона по голове. Дорога закачалась, перевернулась стоймя, зашатались хаты, полицай с поднятой рукой… И все заволокло густым туманом…
Когда к нему вернулось сознание, рядом уже никого не было. Спиридон, шатаясь, поднялся. Закоченевшее тело дрожало, будто в лихорадке, голова была тяжелая. Огляделся. Как будто сюда, вправо, дорога на Лишневку. Шатаясь, побрел по дороге…
Поле встретило его промозглым ветром. Под ногами чавкала и хрустела грязь, затвердевшая на морозе… Как ни был измучен Спиридон усталостью и голодом, он пустился бегом, чтобы не закоченеть. Полотняная сорочка совсем не грела. Надежда встретить партизан торопила его, гнала вперед.
Почти у самой дороги стояла скирда с сорванным верхом. Спиридон повернул к ней — хоть немного защититься от ветра, передохнуть… Пригрелся и уснул.
Когда проснулся утром, ноги были холодные как лед.
Ветер, как будто сжалившись над Спиридоном, изменил свое направление и порывисто стал толкать его в спину, Спиридон только ноги переставлял… Как ни замерз, все же сделал большой крюк и обошел Лишневку.
Под Гривой к речке прижался небольшой хутор. Его кто-то так незамысловато и назвал — Приречье. Спиридон, немного поколебавшись, свернул к хутору. Отогреется, расспросит дорогу, может, кто-нибудь подскажет, как найти партизан…
Как только вышел на узкую хуторскую улицу, наткнулся на двух мужиков. В полушубках, с немецкими автоматами…
Екнуло и замерло сердце. Опять… Только на сей раз не полицаи, а националисты… Павел Осипович предупреждал насчет них… Они медленно шли к Спиридону, не спуская с него глаз. И он шел… Чем больше сокращалось расстояние, тем равнодушнее он становился — что будет, то будет. Опустил глаза. Видел только месиво грязи и свои ноги в заляпанных чунях. Вот и сапоги этих двоих видны. Они сделали один шаг, второй и остановились.
— Ты кто? — спрашивает басовитый голос.
Спиридон вяло повторяет свой рассказ. Сам чувствует, что звучит он неубедительно, хотя слова те же самые… Мужики с минуту помолчали. Другой голос, тонкий, срывающийся, полный подозрения, произнес:
— Здесь что-то не так, Андрей. Шел в такую даль… Не лазутчик ли лишневский? Уж не полицаи ли подослали?
— Ну-ка, пошли к командиру, пусть разберется, — говорит бас. Сквозь равнодушие, усталость, ноющую жалость к себе стали просачиваться два слова, услышанные от мужиков… «Командир. Полицаи». С какой бы это стати националисты стали называть своего вожака командиром? У них называют «батьком». Взволнованный этим открытием, Спиридон наконец поднял голову. И его потрескавшиеся от ветра и мороза губы расплылись в улыбке — у мужиков на шапках, потонув в меху, виднелись узенькие красные ленточки. Партизаны?!.