Связная коротко взглянула на нее, потерла пальцами лоб. Видно, не ожидала такого простого и вместе с тем неожиданного вопроса.
Вера Александровна едва заметно улыбнулась краешком рта.
— Значит, как тебя звать?.. Любой?.. Хорошее имя… Ты, Люба, моя сестра. Мы везем в Шурин ребенка. Нам сказали, что там есть гадалка, которая выгоняет перепуг…
— А где у нее, — Спиридон кивнул на связную, — бумаги? Может, лучше перепрятать?
Девушка пощупала себя за волосы.
— Не дам, — решительно сказала она, — они у меня надежно спрятаны…
Вера Александровна улыбнулась открыто, ласково. И этим обезоружила девушку.
— А что, они тщательно обыскивают? — нерешительно спросила она.
— Бывает. Подозрительными, недоверчивыми стали, — сказал Спиридон. — Вот мне недавно и в ботинки заглядывали, даже подошвы оторвали… Но все равно не нашли донесение — я его в козырек фуражки зашил.
— А куда же перепрятать?..
Все трое стали оглядывать телегу.
Первым отозвался Спиридон:
— А если в перинку под Аленку? Пуха там много. Вряд ли прощупают бумагу…
Немцы показались неожиданно.
Их было трое. Стояли и ждали подводу. Спиридон посмотрел на связную — изо всей силы старается скрыть дрожь…
Они остановили подводу, окружили. Пожилой немец с хмурым лицом, покрытым глубокими морщинами, в которых кустилась черная щетина, спросил:
— Кто, куда, зачем?
Вера Александровна показала на малышку:
— Кинд, кранк… к гадалке… ангст…[4]
Немец поглядел на Аленку. А она вдруг открыла свой беззубый рот и… улыбнулась… Вера Александровна побледнела. Чего доброго, не поверит, что больная. Но с немцем произошла удивительная перемена — его лицо стало добрее, погрустнело.
— О, о, война делайт дети страх… Такой мал, а уже страх…
Все же они поковырялись в сене на телеге, придирчиво всех обыскали. Пожилой немец извинительно развел руками:
— Служба…
В Киселине, что по пути в Шурин, была конспиративная квартира. Там путников ждал короткий отдых.
Как и было условлено, у ворот стоял мужичонка — маленький, кривоногий, один глаз его все время моргал. Он выслушал, моргая, просьбу пустить с ребенком (сказано это было громко, чтобы слышали соседи), моргая, почесал затылок и открыл ворота. С его лица не сходило туповато-глуповатое выражение, подчеркнутое бесконечным подмигиваньем.
Как только вошли в хату, лицо хозяина тут же преобразилось. Только глаз по-прежнему часто моргал — следствие контузии в первую империалистическую.
— Плохи наши дела, — сказал он, обращаясь к гостям, — ох, плохи. Мост у нас один через Стоход. Всех, кто приблизится к нему, немцы чуть ли не догола раздевают. Недавно поймали двух партизан… До сих пор висят посреди села…