— Нельзя сделать омлет не разбив яиц. Эта была та цена, и мы заплатили. И если мне придется заплатить еще раз, я сделаю это. Без сожаления.
— Прости, Винсент, но ты вынуждаешь меня обратиться в полицию.
Я с недоумением обратился к нему.
— А как же тайна исповеди? Ты нарушишь ее?
Он замолчал. Я не стал ждать от него ответа и просто вышел наружу. В храме все также было пусто и просторно, даже воздух здесь был какой-то другой. Мне было больно уходить отсюда, ведь я так и не получил совета. Я шел все дальше, пока у самого входа не обернулся назад. Там, в глубине храме, я опять увидел ту самую монахиню. Словно невидимой кистью, она провела по воздуху рукой и, перекрестив меня, опять растворилась среди храмовых колонн.
Я возвращался к машине в угнетенном состоянии. Ответы на вопросы так и остались неведомы для меня, и я опять остался наедине со своим прошлым. Что делать дальше? Как поступить? Все это терзало меня и не давало покоя.
Филипп все также стоял возле машины и спокойно выпускал небольшие струйки табачного дыма. Он смотрел в мою сторону с легким удивлением, ведь ему было известно о моем отношению к религии. Бросив и растоптав окурок, он сел в машину и вставил ключ в зажигание.
— Что случилось, Винсент?
— О чем ты? Я не понимаю.
— Хватит юлить. Я тебя сто лет знаю. С каких это пор ты стал исповедаться, ты ведь ненавидишь церковников.
— Ты что следил за мной? Не очень хорошо с твоей стороны.
— Прости, но я должен был знать, в чем дело. Мы с тобой в одной лодке и, когда один начинает грести в другую сторону, я должен знать почему. Это как-то связано с тем случаем два года назад?
Мне не хотелось заводить этот разговор, но рано или поздно все-таки придется.
— После того я поклялся, что больше никогда не возьму оружие в руки. Тот случай заставил меня по-другому взглянуть на жизнь.
Филипп засмеялся. Это было необычно, ведь делал он это крайне редко и увидеть его улыбку, было хорошим знаком.
— Тебе нужно меньше слушать этих святош. Они говорят, что высшая судебная власть — это бог. Что единственный кто может решать, жить преступнику или нет — только бог, и что каждый человек имеет право на прощение. Так вот, что я тебе скажу. Все это дерьмо собачье!! Каждый, кто потерял в своей жизни мужа, отца, брата, девушку или просто близкого человека по вине другого, никогда не простит ему это. Пусть он будет говорить что простил, но в глубине души будет желать ему смерти. Когда совершается преступление, люди не бегут в церковь, просить бога о прощении этого негодяя, они идут к нам, чтобы наказание настигло его. И ты до сих пор веришь в эту чушь. Мы — есть правосудие! И если кто-то забирает чью-то жизнь, мы имеем полное право забрать ее у него.