Борис заглянул в холодильник, сказал "черт", взял сумку и вышел на улицу. На улице прохладно, но в ближайшем магазине "Казахстан" духота нестерпимая. В середине дня у прилавков всего несколько женщин. Есть сметана вразвес, сыр "Пошехонский" по три рубля двадцать копеек, "Российский" по три сорок, дешевая колбаса по два двадцать кончилась, вместо нее дорогая прессованная ветчина "Останкинская", — три семьдесят, еще есть яйца, тоже дорогие, — рубль тридцать за десяток.
Магазин большой, три отдела, считается исключительно хорошим, — в ближних домах живет много разного начальства, но хлебного отдела здесь нет, — надо идти на угол Банного переулка, — не очень далеко, но так можно в обком опоздать. Борис пробил в кассе чек и встал в короткую очередь у прилавка. Перед ним тощий сутулый мужчина среднего роста в заношенном пиджачке и матерчатой кепочке.
Человек снял кепку, вытер платком плешь, обрамленную темными с проседью волосами. Повернулся к Борису, взглянул на него глазами, похожими на влажные маслины. Господи, — это же Булат Окуджава. Борис и раньше мельком видел его здесь. Окуджава жил рядом, в новом доме светлого кирпича в Безбожном переулке, — дом называли правительственным. Борис подумал, что сейчас удобный случай, можно запросто обратиться к любимому поэту, сказать добрые слова, выразить восхищение стихами и песнями… Можно сказать: я чувствую то же, что и вы, вижу мир таким, каким видите его вы, но у меня нет дара воплотить эту картину в точные поэтические строфы, в двух словах сказать то, чего вообще словами выразить почти невозможно. А вот у вас получается, — метко, лирично…
Борис вспомнил, как лет десять назад, после демобилизации из армии, поехал в Киев к приятелю Володе, который работал тогда в газете "Киевский комсомолец". Именно в те дни приятель помогал с организацией двух концертов Окуджавы в местном клубе. Первый концерт прошел при таком стечении народа, что небольшой зал был забит битком. Окуджава подошел к микрофону, сказал несколько слов и начал петь. Зал мгновенно затих, люди вдохнули и забыли выдохнуть. Борис сидел в первом ряду, он тоже замер и перестал дышать.
Аккорды Окуджавы были неуверенными, голос слабым и ломким. Он дрожал как свеча на ветру и, казалось, вот-вот погаснет. Но вдруг набрал силу, подчиняя себе сквозную тишину зала, этих людей, очарованных магией слов и музыки. Публика собралась не песни слушать, а стать свидетелем чуда. Наверное, это чудо случилось.
На следующий день, когда народ пришел на второй концерт, двери клуба оказались заперты изнутри, висело объявление "По техническим причинам закрыто". Это из обкома партии был звонок, кто-то из местных начальников решил, что концерты вредные, идеологически не выдержанные, надо прикрыть лавочку. Но второй концерт все же состоялся.