я вам не верил. Помните, как я сопротивлялся и отчаянно воевал с вами? Я вел себя как самый последний хулиган и как самый настоящий подонок! Тяжелую работку я вам задал! Вы так старались помочь мне, а я грубил. Сейчас я пришел, чтобы попросить прощения». После этого он попросил передать его вдове, что он действительно очень любил ее и очень сожалеет, что вел себя как «самый настоящий подонок». Все это произошло за несколько дней до дня рождения его жены, поэтому его слова были для нее настоящим подарком. Некоторое время спустя я поняла, что общего было между ним и той женщиной, в отношении которой мы собирались провести работу. Ни он, ни она во время своей земной жизни не верили в продолжение существования после смерти.
Другой случай нашей практики касается женщины, которая также умирала от рака последней стадии, но обладала глубокой верой в Бога. Она также была человеком твердого характера и большой силы воли и была чрезвычайно привязана к своим детям и внукам, а также к своим деньгам и имуществу. Ее дочь уже провела вместе со мной различные ритуалы растождествления, расторгнув связи, соединяющие ее с каждым членом семьи, поэтому ничто не держало ее и она могла свободно уйти, когда пробьет ее час. Время от времени она также уходила в бессознательное состояние, а потом опять приходила в себя и, будучи в сознании, была в состоянии разговаривать, и, бывало, доверительно признавалась, что не хотела умирать, и перспектива оставить все то, что было так хорошо знакомо, и близко ей, ради того, чтобы уйти в полную неизвестность, чрезвычайно пугала ее. Ее сила воли была настолько велика, что она продолжала упорно держаться за жизнь, несмотря на совершенно явное приближение конца и полное истощение ее жизненной силы. Она постоянно стонала и жаловалась, поскольку мысль о том, что умирая, ей придется расстаться со всем тем, что она так любила, в особенности со своей семьей, и остаться наедине с самой собой, приводила ее в ужас. Всю свою жизнь она очень боялась одиночества и именно по этой причине была крайне привязана к своим детям, причем эта привязанность порой доходила до отчаянного безрассудства. Я постоянно говорила ей о том, что нужно отпустить все, к чему она была привязана, и однажды предложила ей, чтобы она постаралась заглянуть по ту сторону этого материального мира и поискать кого-либо из умерших родственников или друзей, которые возможно уже ждут ее за чертой жизни и хотят поприветствовать ее. Это, как мне показалось, отвлекло ее от мрачных мыслей, и она тотчас стала звать: «Мама, мама...» — много раз повторяя одно и то же детским голосом и с детской улыбкой на лице. Она описала мне по-матерински радушную крупную женщину, которая, как она сказала, протягивала к ней руки. Я посоветовала ей побежать навстречу этому радушному объятию, как она, бывало, делала это, когда была ребенком, и уютно свернуться калачиком у нее на коленях, в ее ласковых объятиях, почувствовать успокаивающее прикосновение ее нежных рук, услышать ее голос, уверяющий в том, что теперь она уже никогда не будет чувствовать себя одинокой. Я была уверена в том, что женщина, которую она описала, была ее матерью, но позже ее дочь сообщила мне, что она была очень близка со своей бабушкой, которая была для нее как мать, и она всегда называла ее мамой. Она также сказала мне, что ее бабушка была очень крупной женщиной, полной материнской заботы и ласки, в то время как ее мать была женщиной худой, довольно безучастной, холодного и сдержанного нрава.