Но уж если дело доходило до дела – тут со стороны лучше было не встревать. Женщины как существа, осознающие свою физическую слабость и уязвимость, не играли в игры. Основной задачей было победить. Желательно быстро, с минимумом усилий и гарантированно. Можно при помощи подручных средств. Можно бесчестно. Можно даже подло. Так, чтобы противник один раз лег и ноль раз встал. О последствиях же полагалось отвечать фразой Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра». А лучше – чтобы о них подумал кто-то другой. Например, стратегически мыслящий мужчина.
Ада себе такого позволить не могла.
Ее modus operandi[31] был в некотором смысле синтетическим: включал в себя элементы как женского, так и мужского пути. Из первого был взят принцип реализации исключительно необходимого и максимально эффективного насилия – когда по-другому уже просто нельзя и даже, скорее, надо. Из второго – вдумчивый и рациональный подход вкупе с определенным удовольствием от процесса: «Зачем делать то, чем не можешь насладиться?» Получалось достаточно эффективно.
Вот и теперь, пока воронежские дозорные решали, как им не оказаться между Обвальщиком и Инквизицией, при этом максимально предотвратив побоище между тем и этими, она прежде всего вцепилась в Юлию.
– Что. Будет. В конце?
Произнесенная раздельно и негромко фраза возымела действие. Девушка выпала из ступора, с которым вперилась в дальние дома. Никлаус еще раз погладил ее по плечам и, кажется, начал молиться.
– Он убьет всех, – губы подрагивали, слова звучали невнятно. Вик, поговорив с оборотнем и явно впечатлившись, подошел и хмуро буркнул:
– Кажется, может. Видела шрам у волчары? Вам лучше уйти в дом. – Он аккуратно взял епископа за локоть. Тот вскинулся.
– Нет! – вдохнул, выдохнул и замялся. – Вы не поймете. Я, наверное, больше никогда не смогу войти в дверь. Это выше моих сил…
– Почему не пойму? Пойму, – кивнул перевертыш и попросил: – Ну, хотя бы за угол отойдите. А то ведь действительно всех… – Он вдруг поперхнулся, расширил ноздри и медленно уточнил: – Всех – это всех нас?
– Это всех, – продолжала дрожать Юлия. – Просто всех. Он будет убивать, пока из него не проснется что-то… большое. Больше, чем мир. С черными крыльями, сияющими невыносимо белым…
– Птица, – синхронно произнесли Ада и Вик. Они обменялись взглядами, и мужчина продолжил: – Сон Тахина-Кана. Мой сон. Надо сказать Ольгерду…
Он не успел. Крики со стороны Ресслова усилились, и из-за угла дома справа выбежал человек.
На собственную фотографию Обвальщик был похож отдаленно – как и на видения Юлии. Вместо куртки и джинсов на нем был какой-то дурацкий оранжевый комбинезон – для заметности скорее всего. Волосы, не стянутые в хвост, растрепались и метались тревожной черной волной по ветру. Нож был один. Не тонкое хищное лезвие, а широкий шеф-нож – по-видимому, утянутый с чьей-то кухни по пути. Благо, кухонь в Праге хватало.