— Фрейлейн — это по-немецки, — спокойно сказал парень, — а по-норвежски — фрекен.
— Тоже мне норвежец нашелся, — усмехнулась Рената.
— А что, не похож?
— Сказала бы я тебе на кого ты похож, да времени нету.
— А если я из полиции?
— Ну и что? Я же не спекулирую, краденым не торгую, собственные часы продаю.
И все-таки екнуло у нее сердце. С этими типами лучше дела не иметь. Прицепится, не отвяжешься. Пойди потом, доказывай…
— Испугалась, птичка? — насмешливо сказал парень.
— Черта с два! Не на ту напал.
— Ладно, — дружелюбно сказал «норвежец», — показывай свой будильник.
Ренька оглянулась по сторонам, потом вздернула рукав пальто. На руке блеснули маленькие дамские часики из поддельного золота.
Эти образованные бразильцы
Пластинка была заигранная, надтреснутая, и когда иголка перескакивала трещину, раздавалось «кряк».
А когда придет бразильский — кряк — крейсер,
Лейтенант расскажет вам про — кряк — гейзер…
Эрика это раздражало. Да и вообще он не любил Вертинского, разве что «Хоронили девочку в платье голубом».
А Димке нравилась любая музыка, но, как всегда, Димка был настроен несколько иронически.
— Вот уж не думал, — сказал он, плотоядно разглядывая глиняный кувшинчик с ячменным солодом, — вот уж не думал, что у бразильцев есть крейсера.
Рената, глубоко утонувшая в диване, повернула голову и, глядя сквозь Димку, сказала монотонно и глухо:
— Хорошо бы… в Бразилию.
— Выучи бразильский и поезжай, — тут же отозвался Димка.
— В Бразилии говорят по-португальски, — сказал Эрик. Он ссутулившись сидел на подоконнике, и только силуэт его обозначался на фоне еще светлого окна.
— Это ж надо, — невозмутимо откликнулся Димка, поливавший солодом большой ломоть хлеба, — это ж надо, до чего образованный народ.
Откусив здоровенный кусок, прищурившись, могуче двигая челюстями, он восхищенно добавил:
— Экс либрис!
— Экс либрис — это значит «из книг», — обращаясь к Ренате, пояснил Эрик. — Печатают такие картинки с именем владельца и… — он запнулся. — У тебя совсем не осталось книг, Реня.
— Может, и солод из книг, — жуя, сказал Димка. — Загонишь книгу, купишь солоду.
— Смените пластинку, — резко бросила Рената.
И, действительно, Вертинский уже кончил петь, пластинка хрипела на холостом ходу, и от ее «йих, йих» по спине противно бежали мурашки.
Эрик спрыгнул с подоконника, снял мембрану и остановил патефон.
— Пари, — сказал Димка, — пари на пачку «Юно». Сегодня будет налет.
И все, как по команде, повернули головы к окну.
За немытыми стеклами зеленело небо, без облаков, без малиново-красной каймы заката. Впрочем, кайма-то была, но ниже, не видная из-за подоконника. Она опоясала небо от черных цехов Люфтпарка до черных кустов Кундзиньсалы — Барынькина острова — и угасала где-то за Зиемельблазмой — пригородным районом с феерическим названием «Северное сияние».