— Ты что, в подвале сидела? Когда загудели, я ткнулась к тебе — никого, — голос у Магды был высокий, резкий, с насмешливыми, а порой и язвительными интонациями.
Ренька отрицательно помотала головой и плюхнулась на массивный табурет.
— Пальто хоть сними, — сказала Магда и вдруг заметила разорванный Ренькин чулок и ободранное колено. — Где это тебя угораздило?
— Упала, — безучастно пояснила Ренька.
— Промыть надо. Снимай чулок. Его все равно не заштопать, можешь в печку бросить.
Магда принесла бутылочку с перекисью водорода и, когда Ренька спустила чулок, осторожно протерла уже подсохшую ссадину. И тогда Ренька сказала:
— Я в лесу была. Гуляла. А тут налет…
И вдруг бессвязно, захлебываясь, стала рассказывать обо всем, что пришлось ей увидеть и пережить за последний час.
Магда сняла с плиты чайник, задвинула в плите круглое, полыхавшее огнем отверстие чугунными кружками, заварила чай, потом не спеша нарезала хлеб, толсто намазала два ломтя желтым деревенским маслом, аккуратно разложила на них ломтики колбасы, налила чаю в две белые фаянсовые чашки, присела к столу и сказала:
— Ешь.
Рената осеклась, потом горько бросила:
— Ни черта ты не понимаешь!
Она механически взяла бутерброд, откусила, начала жевать и внезапно почувствовала острый голод.
Хлеб был свежий, пахучий, присоленное масло таяло во рту, а забытый вкус колбасы казался томительно нежным, как воспоминание о детстве.
Ели молча, осторожно прихлебывая чай. Потом Магда пошла в комнату и вынесла пару новых шелковых чулок.
— Я тебе заплачу, — сказала Ренька. — В эту субботу у нас получка.
— В эту субботу не надо, — покрутила головой Магда.
— Ладно. Посмотрим, — сказала Ренька.
Потом они безучастно пожелали друг другу спокойной ночи, и Рената ушла.
Дома Ренька бросила пальто на стул, прошла прямо в спальню, быстро разделась и нырнула под одеяло. Выключила свет, но тут же вспомнила, что надо завести будильник. В темноте протянула руку к ночному столику, несколько раз крутанула язычок завода. Будильник громко тикал, но Рената повернулась на левый бок, натянула на голову одеяло и слышала только стук собственного сердца.
Одни умерли, другие продолжали жить.