…И я уйду, а птица будет петь оставшись;
Как и мой сад с его зеленым деревом,
С его колодцем.
Много раз послеполуденные небеса будут голубыми и мирными,
И колокола будут звенеть на колокольне,
Как звенят сегодня после полудня.
Люди, любившие меня, умрут,
И город будет обновляться каждый год.
Но мой дух всегда будет ностальгически бродить
В том же темном углу моего цветущего сада.
— Это — то чувство, о котором говорит Хенаро, — сказал дон Хуан. — Только страстный человек может быть магом. А у страстного человека всегда есть земные привязанности и вещи, которые ему дороги; а если нет ничего другого, то хотя бы та тропинка, по которой он ходит. Рассказ Хенаро — о том, что свою страсть он оставил в Икстлане. Дом, людей, все то, что он любил. И теперь он скитается в своих чувствах. Иногда, как он говорит, ему почти удается добраться до Икстлана. И это — общее для всех нас. У Хенаро — Икстлан, у тебя — Лос-Анджелес, у меня…
Мне не хотелось, чтобы дон Хуан рассказывал о себе. Он замолчал, словно читая мои мысли.
Хенаро вздохнул и перефразировал первые строки стихотворения:
…И я ушел. А птицы все поют оставшись.
На мгновение страдание охватило меня, и на всех нас снизошло чувство невыразимого одиночества. Я смотрел на дона Хенаро и знал, что у него, как у человека страстной натуры, должно было быть так много сердечных связей, так много вещей, которые он любил и оставил позади. Я ясно ощущал, что сила его воспоминаний вот-вот вырвется из-под контроля, и что он был на грани слез.
Я поспешно отвел глаза. Страстность дона Хенаро, абсолютность его одиночества довели меня до слез.
Я взглянул на дона Хуана. Он пристально смотрел на меня.
— Только воин способен выжить на пути знания, — сказал он. — Ибо искусство воина состоит в том, чтобы уравновесить ужас того, что он является человеком, и изумление от того, что он является им.
Я внимательно посмотрел на них; сначала — на одного, потом — на второго. Их глаза светились ясностью и умиротворением. Они вызвали волну всепоглощающей ностальгии, но когда, казалось, от того, чтобы разрыдаться, их отделяло какое-то мгновение, они остановили эту волну. На мгновение мне показалось, что я вижу. Я видел одиночество человека. Оно было гигантской волной, замершей передо мной, сдерживаемой этой метафорой.
Печаль моя была настолько огромной, что я почувствовал эйфорию. Я обнял их.
Дон Хенаро улыбнулся и встал. Дон Хуан тоже встал и мягко положил руку мне на плечо.
— Мы оставим тебя здесь, — сказал он. — Поступай, как считаешь нужным. Союзник будет ждать тебя на краю вон той равнины.