Я начал вспоминать, действительно ли я когда-нибудь говорил с доном Хуаном об этом. В конце концов я пришел к выводу, что это было вряд ли возможно. Хотя все же я мог что-то рассказать ему, когда мы ехали в машине. Я не помнил всего, о чем мы говорили во время совместных поездок, потому что, сидя за рулем, не мог записывать. Эта мысль в какой-то степени меня успокоила. Я сказал ему, что он прав. В моей жизни действительно была белокурая девушка, и отношения с ней действительно имели для меня огромное значение.
— Почему сейчас она не с тобой? — спросил дон Хуан.
— Она ушла от меня.
— Почему?
— По многим причинам.
— Причин было не так уж много. Причина была одна — ты сделался слишком доступным.
Я искренне хотел понять, что он имеет в виду. Ему в очередной раз удалось меня здорово зацепить. Он, похоже, отлично отдавал себе в этом отчет и, чтобы скрыть предательскую улыбку, выпятил губы.
— О ваших отношениях знали все вокруг, — сказал он с непоколебимой уверенностью.
— А что в этом плохого?
— Это очень плохо, просто ужасно. Ведь она была тонкой личностью.
Я искренне заявил, что его манера гадать о том, о чем он не может иметь ни малейшего понятия, мне отвратительна, и что самое неприятное в этом то, что он говорит с такой уверенностью, словно видел все собственными глазами.
— Но все, что я говорю, — правда, — сказал дон Хуан с обезоруживающей прямотой. — Я видел все это. Она была очень тонкой личностью.
Я знал, что спорить не имеет смысла, но очень разозлился на него за то, что он разбередил самую глубокую из моих ран. Поэтому я сказал, что, в конце концов, та девушка была не такой уж тонкой личностью, и что, по моему мнению, она была личностью довольно слабой.
— Как и ты, — спокойно произнес дон Хуан. — Но это — не важно. Значение имеет лишь то, что ты ее повсюду искал. Это делает ее особым человеком в твоей жизни. А для особых людей у нас должны быть только хорошие слова.
Я был смущен. Глубокая печаль начала охватывать меня.
— Что ты со мной делаешь, дон Хуан? — спросил я. — Тебе каждый раз удается вогнать меня в печаль. Почему?
— А сейчас ты индульгируешь[7] в своей сентиментальности, — с укором сказал он.
— Какой во всем этом смысл, дон Хуан?
— Смысл в том, чтобы быть недоступным, — провозгласил он. — Я напомнил тебе о той девушке только затем, чтобы непосредственно показать тебе то, чего не смог показать посредством ветра. Ты потерял ее, потому что был доступен; ты всегда находился в пределах ее досягаемости, и твоя жизнь была подчинена определенному распорядку.
— Нет! — возразил я. — Ты не прав. В моей жизни никогда не было распорядка.