Море приносило дары.
Пустые раковины, куски досок и однажды даже бутылку, про которую цесаревич Александр сочинил целую историю. В ней было место пиратам, сокровищам и храброму юнге…
…о море он читал.
И слушал напевы его, часы проводя на берегу. И никто из челяди, которой полон был маленький их домик, не пытался помешать цесаревичу. Разве что Одовецкая имела обыкновение выходить с книгою. Она садилась на плетеное кресло, поправляла шляпку и книгу открывала, и делала вид, будто читает.
— О чем ты думаешь? — спросила она как-то, когда читать надоело. А может, дело было не в книге, но в письме, заставившем Одовецкую морщиться, будто бы у нее болело что-то. Письмо цесаревич видел, и то, как Одовецкая его читала… и гримаса ее ему не понравилась.
— О море. Что за его краем? — цесаревич бросил камушек, и тот ушел в воду, вместо того, чтобы прыгать.
— Смотря за каким краем.
Одовецкую он, мальчишка диковатый и по мнению многих чересчур уж разбалованный волей, пожалуй, любил. Она никогда не пыталась занудствовать, как его учителя. Не охала и не ахала, как престарелая кормилица, не говорила, что он мал еще и чего-то там не понимает.
К титулу, о котором, справедливости ради, вспоминали не так уж и часто, она тоже не взывала.
— Хочешь, я принесу тебе книгу?
— Хочу.
И на следующий день они читали вдвоем. Только Одовецкая в своем кресле, а Александр — сидя на земле. Книга была о дальних землях и людях удивительных, что на тех землях жили.
— Понравилась? — спросила княгиня, когда он закрыл книгу.
И цесаревич кивнул. А после добавил:
— Жаль, я никогда не увижу их…
— Почему?
— Потому что я болен и умру.
— Кто тебе сказал? — спросила она.
— Все говорят. Когда думают, что я не слышу. Я не глупый, я все понимаю. У меня больное сердце и оно не излечится.
Она посмотрела так, внимательно, кивнула себе, собственным каким-то мыслям, и сказала так:
— Верно. Ты родился с больным сердцем. И живешь с ним. Бывает, что младенцы появляются на свет раньше положенного срока и, само собой, это не может остаться вовсе без последствий. Однако младенцы растут. Наш организм способен на многое, нужно лишь дать ему время.
Тогда он мало что понял, а Одовецкая усмехнулась и продолжила.
— Вспомни… не так давно тебе тяжело было ходить. Ты быстро уставал. И эта привычка сидеть возникла потому, что, когда ты добирался до берега, на большее у тебя не оставалось сил. Ты садился и мы отдыхали. Ты больше не устаешь, во всяком случае, не так сильно, но привычка осталась.
— И я… не умру?
Не то, чтобы смерть пугала. Александр слабо представлял себе, что это такое, просто все вокруг шептались, глядели с жалостью, и даже фон Гроттер, старый учитель арифметики, стоило сослаться на здоровье, смягчался, но…