Только куда им стать-то? Небось, тесно стало, все страницы исписаны, а новых… ты ведь все принес, цесаревич? Ты ведь знаешь, что делать?
Лешек знал, но…
…он ведь надеялся управиться и без того, однако книга пила его силу, и только. Разве что чернила чуть потемнели.
Не выйдет.
Он оторвал руки и оперся ими, дрожащими, о столешницу. Огляделся. Сплюнул под ноги, благо, пол земляной, и не такое выдержит.
Взял…
…троих хватит?
Из городской тюрьмы. Душегубы, которых петля ждала за дела былые… петля — это честно, но Лешеку нужны ответы. И не только ему.
Можно ли откупиться от смуты малой жертвой? И не будет ли та напрасною?
И не потому ли отец так и не набрался духу спросить? Книгу оживляли в последний раз еще тогда, во время смуты, и делали это грубо, взламывая запоры кровью. О том, сколько тогда пролилось, Лешек старался не думать.
…Ястрежемской он про племянников скажет.
А пока…
…их было трое.
Первый — огромный, вида, как и подобает, самого разбойничьего. Смуглокож. Расписан шрамами и наколками, по которым можно прочесть всю историю его жизни.
Насильник.
Убийца.
На руках его крови немало, впрочем скоро и на Лешиковых появится. Он потянул за цепь, и замороченная жертва сама шагнула в круг.
Сама улеглась.
Сама руки раскинула, позволяя закрепить себя заговоренными цепями. И только тогда Лешек снял с груди его амулет. Душегуб очнулся.
Моргнул.
И…
— Ур-рою, — просипел. Горло его было перебито, но срослось, и способность говорить он сохранил, пусть голос сделался низким, неровным. Он дернул цепи, ибо выглядели те тонкими, несерьезными, и подался вперед, налегая всей тяжестью тела, пытаясь разорвать. Но колечки лишь зазвенели.
А в блеклых глазах появилось недоумение.
Лешек вздохнул и развернул грамотку. Приговор удалось зачитать ровно, хотя Лешек до последнего в себе сомневался.
…все равно бы казнили.
Все равно…
Он завыл, этот негодный человечишко, который сам не щадил других. И ведь не просто убивал. Купца Смержицкого запытал до смерти, а после и супругу его, чего с дочерьми утворил, тут…
…он выл и дергался, пока Лешек рисовал ножом на коже знаки.
И заскулил, когда удалось снять первый пласт кожи.
Книга приняла его с благодарностью. Вспыхнули буквы, налились алым, поползли живо, обмениваясь друг с другом новостью: пришло время…
Лешек снял новый пласт кожи. И еще один. Он слушал крики, хотя и взял с собою затычки для ушей, но использовать их было как-то… неудобно, что ли. А потому Лешек всецело сосредоточился на деле.
Умирал Сиплый долго.
И покаяться успел.
Только грехи его искупить было некому. А книга напилась крови, правда, не настолько, чтобы утолить вечную свою жажду.