Искони закон любви таков!
Одним словом, юноша лишился покоя, он ходил из конца в конец улицы и повторял:
Я стал ходить у ее ворот,
Увижу ее, — душа оживет;
Умру я, не видя ее красот,—
Дай стражей ее обмануть, небосвод!
Сама девушка с балкона заметила юношу. По его смущению и растерянности она догадалась, что похитила его покой и терпение своими кокетливыми локонами и жестоким взглядом, что душа и сердце юноши принесли плоды в саду любви. И она, как это свойственно красавицам, открыла двери балкона.
Лейли увидела, как я ее люблю,
И отдала меня мучениям во власть.
Мне сердце жгла тоска, которой равной нет,
И разрывала грудь клокочущая страсть.
* * *
Люблю тебя, о деле позабыв, хоть очень важно это дело!
Мне в грудь судьба вонзила острый шип.
Как глубоко он впился в тело!
Настало время вечерней молитвы, но он не услышал даже аромата свидания с возлюбленной. Он вернулся домой с тоскующим сердцем, со слезами на глазах и провел ночь без сна, скорбя и стеная, словно ужаленный змеей; ни покоя не находил он, ни силы бежать прочь и лишь читал беспрестанно эту газель:
Кто тебя всем сердцем полюбил,—
Позабыв покой, лишился сил.
Розы щек меня рукой мечты
Будят вновь, лишь очи я смежил.
Лик нахмуришь, — сотни городов
Превратятся в тысячу могил.
Слышал я: колдун любви в тебе
Силу зренья удесятерил.
Смертоносней пламени и бурь
Слезы, что в разлуке я пролил!
Он провел в томлении всю ночь, пока на востоке не забрезжил истинный рассвет, пока муэззин не воскликнул: «Спешите на молитву!» — и пробудитель-петух не закричал: «Спешите! Утро!» Он же неизменно повторял бейт:
Друзья, вы спите, а я страдаю, — придите спасти меня.
Молнии глаз блеснули в Йемене, — здесь пал я от их огня.
* * *
Бражники, встаньте скорей, ведь утро — пора похмелья,
Вдыхайте свежеть росы в знак торжества веселья!
И вот утренний ветерок стал услаждать душу и призывать ее проснуться. Юноша с бледными ланитами и тоской в сердце вышел из дому в поисках лекаря, который вылечил бы его от любовного недуга, надеясь, что он обезвредит желчь этой тоски зельем и успокоит душу, готовую покинуть тело из-за разлуки с возлюбленной.
Лекарь пощупал пульс. «Любовь», — он вымолвил слово.
Ах, как он верно сказал! Разорваться сердце готово!
Взглядом я тайну выдал, наверно, ему.
Лекарь, молчи о ней, ради креста святого!
Раздумывая так, он пришел к решению и сказал себе: «Надо отправить к ней послание и рассказать о моем раненом сердце и изнывающей душе. И, быть может, она смилостивится и будет благосклонна, ибо благородный человек не станет ненавидеть того, кто влюблен в него, так же как лучезарное солнце, обходящее всю вселенную, — царь звезд и владыка светил, — находясь в апогее своего величия, не презирает мельчайшей пылинки. Ведь даже румяноликая в зеленом одеянии, с кокетливым взором, будучи царицей ароматных лугов и украшением садов, не стыдится соседства с шипами. Может быть, мои тяжкие вздохи и подействуют на нее, а мои слезы увлажнят ее глаза, которые не ведают слез. И тогда расцветет роза свидания, стряхнув шипы разлуки».