— Почему же? Я допускаю, что она существует. Не мог мираж обрасти такой славой. Но если мы говорим о любви как о высшем чувстве, то не думаю, что нам с Инессой это грозит. Мы слишком хорошо понимаем друг друга в нелюбви.
— Все-то у вас просчитано! — возмутилась я.
— Да, — кивнул Гедеонов. — Все. И, поверьте, это очень удобно.
В глубине души я уже знала, что нет смысла с ним спорить. Как и все эгоисты, Гедеонов сам себя вознес на пьедестал. Его мнение было единственно правильным, а все мои аргументы превращались для него в жалкий писк мыши, бегающей вокруг этого самого пьедестала.
И все равно я не могла благоразумно отмолчаться — по той самой причине, которая не позволяла мне видеть его после знакомства с Инессой.
— Вы все еще недовольны, — заметил он. — Я слышу, как вы возмущенно сопите.
Пожалуйста — он открыто издевается!
— Ничего я не соплю, жалею вас просто.
— Меня? За что же?
— Вас — как и любого, кто уже махнул рукой на любовь.
Он рассмеялся — без горечи и грусти, а значит, он и правда не воспринял мои слова всерьез.
— Августа Стефановна, я обещал вам не упоминать ваш возраст, но сегодня и только сегодня я позволю себе один раз нарушить это обещание. Сейчас в вашей жизни та пора, когда черное и белое различаются особенно сильно. Вот плохое, вот хорошее, вот граница между ними. Но чем старше вы будете становиться, чем больше разочарований пройдете, тем слабее будут ваши желания. А не желая любви, вы не будете в нее верить. Это такой механизм психологической защиты: убедить себя, что весь мир что-то потерял, а не только ты один.
О чем я и говорила: один он знал, какой мир на самом деле.
Нет, на этом этапе даже мой максимализм угас, у меня отпало желание что-либо доказывать ему. Я верю, что любовь существует, и мне этого достаточно.
Я собиралась откланяться, потому что его общество было мне не очень-то приятно, когда Гедеонов снова обратился ко мне.
— Так почему вы здесь так поздно?
— Хотелось расслабиться.
— А я вывел вас на тропу войны, как неловко… Позвольте это исправить. Пройдитесь со мной и окажите мне небольшую услугу.
Только я поверила, что испорченный вечер вот-вот закончится!
Но отказать я не посмела. Иногда я позволяла себе вольности в общении с Гедеоновым, и все же каким-то необъяснимым шестым чувством я определяла границу, которую пересекать нельзя. Поэтому когда он начал медленно шагать по дорожке вглубь сада, я последовала за ним.
— Что за услуга? — осторожно спросила я.
— Ничего страшного, не бойтесь. Прошу вас, опишите мне, что вы видите.
Какой. Он. Странный.