Буров задумывается. Он знает, что сейчас начнется все тот же бесконечный разговор, который повторяется по три, по четыре раза в день. Каким образом вести разведку? Этот вопрос мучает каждого.
— Валуны, кругом валуны, значит, есть и коренное месторождение, — не дождавшись ответа, говорит Корнев.
— Валуны и приведут нас к месторождению, — собравшись с силами, отвечает Буров.
— Вы, значит, не отказываетесь от своего предположения?
— Совсем наоборот. Чем больше раздумываю, тем сильнее убеждаюсь в своей правоте.
— Валунные поиски! — усмехается Корнев. — В мое время так искали только золото. И то больше надеялись на счастье.
— И счастье вывозило? — точно так же усмехаясь, спрашивает Буров.
— Не всегда. Я завидую вам, Евгений… Евгений Сергеевич, молодости легко решаться на безрассудства. Но ваши «валунные поиски», к сожалению, — детская выдумка, заманчивая яркая фантазия. И я не позволю, слышите, не позволю заниматься глупостями.
— Что ж, ведите съемку от Ялпин-Нёра до Тельпосиза — всего триста километров расстояния. Не правда ли, пустяки? Лет за пять можно кончить, — жестко произносит Буров и тянется к кисету Корнева.
— Дайте и мне, старику, слово сказать, — неожиданно вмешивается в разговор Зверев.
— Ну, говори, говори, — соглашается Корнев.
— Тут и спорить не о чем. Была бы лошадь, а хомут найдется. А хомут и есть Медная гора. От счастья никто не бежит. Только из рук нельзя его выпускать, это известно. Снова на озеро идти надо, вот что.
— Нет, не выйдет по-твоему, старик. У озера Амнеш медной руды нет. Не те породы, не те условия залегания, — качает головой Корнев.
— Природа-то умней человека, она по-разному делает, — ворчит Зверев.
— Ты скажи — разве по тундре елка вырастает? — пытается убедить старика Корнев.
— Где же ей на тундре вырасти.
— То же и камни. Одни в одном месте, другие — в другом.
— То елка, а то камни, — возражает старик. — Дерево свою жизнь имеет, потому и не живет на тундре. А камни что? Камни — они мертвые.
Уже пятый чайник вносит Григорий Хромых в палатку начальника. Он ставит чайник на вьючный ящик, заменяющий стол, и, чтобы не помешать спорящим, незаметно возвращается к костру.
В палатке оплывают свечи. Они горят тускло, неровно, словно шахтерские лампочки в тесном забое. И в сумраке не различить лица Угрюмого, растянувшегося на куче свежих еловых ветвей. Ситцевая короткая рубаха выползла из штанов, ворот до отказа распахнут. Крупные капли пота блестят на его груди, покрытой густой порослью седых волос. Пот грязными тонкими струйками стекает по лицу; Угрюмый вытирает его мокрым рукавом рубахи и наливает себе неизвестно которую кружку чая.