— Нет уж, за них, погорельцев, — дай бог силы подняться им, справиться. А что за меня? Ничего хорошего у меня нет, Ольга Дмитриевна. Пять лет живу без мужа, Женька вот теперь прибежала из Чехова сама не своя. «Сволочи, говорит, там все», — и больше не едет. Это Тамара Синяя, Леднева, сговорила ее туда официанткой в дом отдыха. Думаю — нарвалась на какого-нибудь леща, на нелюдь какую. Вот теперь надо думать, куда ее девать. Говорила — иди учиться, ты способная, а она — нет, ей, вишь, деньги дались, зарабатывать надо.
— Ну и пусть здесь живет, — сказал Игорь Сергеевич. — Пристроим куда-нибудь. А вот скажи нам, это ты не велела Ледневу огороды инвалидам вашим пахать? В горком написали.
— Кто, я? — Алевтина уставилась на Ольгу Дмитриевну. — Да я Леднева дозваться петуха зарезать не могу. Вот люди! Это люди? Да кто же это теперь? А, я знаю. Это теперь Пудов, Ольга Дмитриевна, он, больше некому. Он один у нас писатель.
— Да он и не скрывается. Значит, Леднев сам такое отмочил?
— Да вы его еще не знаете, — вскричала Алевтина. — Он чего про жизнь-то знает? Ничего! Мечтатель, говорю.
— А вот сумел же. Это уж реалист. Много ли их осталось, участников войны?
— А эти участники, если хотите знать, Верке, снохе своей, жене Сереги, — помните, помер от рака, — по тридцать копеек за литр молоко отпускали для своего же внука, да. Это я Юрке говорила, верно. Я Вере сейчас молоко так даю, кума она мне.
— До чего все сложно, Аля, не поймешь, отчего человек поступает так — и хороший человек. А Боканову?
Алевтина дернула носом:
— А кто его знает, он ведь чумной маленько, Юрка-то, как ребенок иногда, — сказала задумчиво и почти нежно. — Ну, куда вот теперь денутся? Татьяна-то работящая, я любила прежде работать с ней. А к дому у нее руки не лежат, нет…
В избу вошла Женя, невысокая, светлая, и напоминающая Алевтину, и непохожая на нее. Может быть, потому, что светлая и тонкая. Она рассказала, что вся деревня сносит к Зое, где остались Татьяна Леднева с Валеркой, разные вещи.
— Все несут, все несут, — говорила она так же меленько, как мать. — И простыни, и рубашки, и пальто — тряпки всякие и посуду — ну, кто чего.
— Завтра дадим машину — отправим их в Редькино, поселим пока в доме для молодых специалистов, пусть занимают половину.
— А Юрку? — спросила Алевтина.
— Здорово живешь, милая, что же ты думаешь, мать туда, а его здесь оставят? Уж Аля скажет, — проговорила Женька, и Ольге Дмитриевне показалось, мелькнули в тех словах насмешечка и даже покровительственный тон.
— Не знаю, придется Юрия от работы освободить пока, — сказала она, чтобы что-нибудь сказать. — А я хотела заставить его извиниться перед Пудовым и Бокановым.