Она как раз прикидывала, что бы такое придумать для москвичей, когда к ней ворвалась Галина Максимовна, зоотехник.
— Ты что же, крест поставила на Сапуновской ферме? Идем с плюсом — и ладно, а что люди пластаются и не докричатся начальству, тебе наплевать! — бухала она по столу тетрадью с надписью «Молоко».
— Не люблю, когда на меня кричат, — поморщилась Зимина.
Но в эти секунды ей и представилась вся неопределенность Сапуновской фермы, устроившейся вблизи заливного луга. Сапуново куда больше Холстов — и магазинишко кое-какой, и баня общественная, и телефон, но и оно вошло в черный список, напечатанный несколько лет назад в местной газете. Скотных там два: старая развалюха доживала последние месяцы, новое же помещение оснащено по всем правилам техники. И деревня пока обеспечивала ферму доярками, скотниками. Уйдут на пенсию, где молодежь брать? И неясно, как поступать с поголовьем: переводить в другие, перспективные отделения или продолжать тут развитие? Ферме все меньше уделялось внимания, руководство бывало там редко, зоотехник — раз в неделю. Почему-то забот требовали прежде всего производства, которые входили в «перспективу».
Галина Максимовна бросила на стулья у стены куртку и голубым облаком опустилась в кресло у столика, примкнутого к середке большого стола, — была Галина Максимовна велика, полна, а к голубым глазам блондинки шли платья небесных оттенков.
— Разве им много нужно? Им внимание нужно, что не забыли их. Собирайся, едем, — угрюмо потребовала она.
Зимина вздохнула:
— Я вот думаю, подруга, как бы нам с тобою похудеть? Мотаемся, нервничаем, а из платья все равно выпираем. (Руки Галины Максимовны и шея в большом открытом вороте покраснели на солнце, но, как у всех белокожих женщин, плохо поддавались загару и оттого казались еще мясистее.) — Я думаю, прежде всего нужен режим в питании и ровное настроение, — Зимина подмигнула, так как ни того, ни другого в их жизни и деятельности не предвиделось. — Так вот насчет настроения: едем! Прямо сейчас!
— А тебе-то зачем худеть?
Зимина любила улыбку, так менявшую грубоватое лицо Галины Максимовны: нетерпимость, неистовство внезапно растворялись в кротости и доброте. Зимина и правда не знала никого, кто еще умел бы так отозваться на чью-то беду. Они часто ссорились, но потом как-то обходилось, и все решали сообща, сообща и выговоры получали.
Зимина поднялась, одернула ярко-синий, в разводах, кримпленовый костюмчик, опустила руки:
— Так ты считаешь, мне не надо сбавлять?
— Да ну тебя, все на месте.
— Смотри, а то растеряем последних мужиков.