В приемной ожидала Алевтина Грачева.
— Заходи, заходи, давно не видались.
Зимина прошла за свой стол и тут только увидела, что Грачева как бы не в себе: глаза мечутся, губы дрожат.
— Ты что? Что случилось, рассказывай! — она подмигнула и улыбнулась своей милой, доброй улыбкой, от которой как бы расцветало ее лицо.
— Женятся они, — сказала Алевтина и села.
— Кто?
— Женька замуж выходит.
— Ну так хорошо! Ты что расстроилась?
— Так она это… с Ледневым.
Зимина перестала улыбаться.
— Как?
— Ну! За Юрку, говорю, собралась.
Зимина тотчас вспомнила и неясные намеки, и свое недоумение, и беглое признание Алевтины, и спросила, то ли пошутив, то ли всерьез:
— Ну и что? Не для себя — так для дочки, верно ведь?
Закусив губу, Алевтина качнула головой, стянула платок и так, зажав в ладони, прикрыла им лицо.
Зимина набрала коротенький номер.
— Привет, Тая! Как у вас, все готово? Ну и хорошо, накорми по-праздничному. Сейчас подъедут, я сказала — в четыре. А я не приеду, нет, дел много. Не хочу я твоего борща. Студень? Да-а, от студня не откажусь. Ладно, подошли, я тут перехвачу.
Она посмотрела на Алевтину — та сидела, покачиваясь, уткнувшись в платок. И опять сняла трубку.
— Закревский? Планерки не будет сегодня. Убей-волк? Ну и ему передай, конечно. А зачем завгар к тебе? А, неплохо. Главного агронома не видел? Как, опять поет в городе? Сколько же концертов в неделю? Что-то много. Хоть это и не входит в твои обязанности как председателя рабочкома, но прошу, следи, чтобы не зарывался.
И снова звонила, обзванивала своих «вожаков производства», как любила говорить, объявляла, что планерки не будет (дожди-де корректируют!), просила уведомить Филатова и управляющих отделениями.
— Вот так, Алевтина Николаевна, — вздохнула она. — А сейчас включим самоварчик, посидим с тобой.
Она открыла небольшую, обшитую отлакированным деревом дверь в углу кабинета.
— Заходи, погрейся, — и вошла в крохотное помещеньице.
Алевтина встала на пороге.
— Ишь ты, — подавленно вздохнула она, — приемы, значит, тут можно вести?
— Да какие приемы, так, иногда спрятаться от себя.
Зимина включила самовар, достала чашки, тарелочки из шкафчика, словно дома.
— Я думаю, — сказала Алевтина, вдвигаясь и присаживаясь на стул, — мало у какого директора лестница мраморная. Это ты у нас, Ольга Дмитриевна, такая, все от тебя.
— А у каждого все от себя. Какой характер — такая и жизнь.
Алевтина промолчала, потупившись.
— Разве не так?
— Ну уж, Женька моя своего не упустит, это верно. Может, у нее и будет жизнь, — не то с надеждой, не то с завистью или даже обидой сказала Алевтина.