— Ну, как хочешь, — вздохнула Алевтина, — тебе виднее.
— Да мы ладно уж, — сказала смиренно Мария Артемьевна, — придут сюда молодые, и мы завалимся, мы и тут повеличаем.
— Необязательно.
Ссора с Марией Артемьевной для Алевтины не кончилась, хотя кланяться они начали.
— Может, и не придут, — печально уронила Авдотья.
— Приду-ут, — уверенно сказала Марья Артемьевна, — все будет в порядке, девка, куда они денутся, — и на правах былой подружки хлопнула Алевтину по спине, захохотала.
Смех прозвучал одиноко и надрывно, все молчали.
Но тут Нина Свиридова опять вскинулась:
— Едут!
Женщины разбежались по обеим сторонам шоссе, натянули веревку, заволновались, потому что уже всем было ясно, что ехали две «Волги», и уже виднелись цветные точки шаров по бокам.
От Сапунова они повернули к Холстам, ринулись вниз с горы, миновали мост через Рузу, скрылись под горкой — и вот первая, трепеща шарами, выскочила, набежала на Холсты и — стоп! — встала. За нею другая.
В каждой «Волге» людей напихано до отказа — молодые, веселые лица, какие-то белые цветы.
Из первой вышла в фате, в шитом серебром платье Женька, вся бело-розовая, хорошенькая. За нею вылез Юрка — тоже без пальто и без шапки, в новом стоячем костюме, при галстуке.
Алевтина обхватила Женьку, они припали друг к другу — и оттолкнулись, мать отошла, уступая место другим. В растерянных в полных слез глазах ее, в сжатых губах вспыхнула еще и гордость, что такая вон дочь у нее — голубка, царевна.
Женщины тоже стали обнимать и целовать Женьку. Они поздравляли ее, называли «царевной», и Женька обнимала женщин, а недавно они и не смотрели на нее, была она для них девчонка Алевтинина — и все. Бабы плакали. Может быть, оттого, как далека и непохожа она на них, на их недавнюю вроде юность.
Юрке жали руку, а то и обнимали. Все искренне желали сейчас добра им обоим. Баба Клавдия перекрестила его и ткнула рукой в грудь: «Ступай, простудишься».
— И все? — спросил дружка. В нем давно уже признали Сашу Суворова.
— И все! Проздравили — и все. Чего же еще? — Катерина Воронкова как бы благословила их.
— Ну ладно, хорошо.
Невеста с женихом пошли в машину. Натянув на плечи пальтишко и глядя на шофера, невеста запела:
Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я,
что люблю-у-у-у…
Стояла машина, и в ней пела невеста — истово, старательно, будто эти женщины не имели к ней отношения. И жених смотрел прямо на дорогу, туда, где чернел лесок под начавшим вновь сыпаться снежком. Голос у Женьки жиденький, неточный — возможно, от смущения, от незнания, как вести себя.
А дружка вынес бутылку водки и стаканы. Семь женщин тут же распили ее — веселые, желанные, они говорили, какая справная невеста и что плачут оттого, что свадьба не в их деревне. («А была бы здесь, если бы Ледневы не погорели!»)