— Куда мы едем? — спросила я.
— Куда ты направлялась?
Туда, куда он не захотел бы ехать. Туда, где ему не будут рады, увидь он вещи, которые не хотел видеть.
— Это то, что ты подразумеваешь под «ты не сабмиссив»? Теперь ты мой шофер?
— Я все, что бы тебе ни понадобилось.
— Давай ударим по 405-ой магистрали. — Я застегнула ремень безопасности. — Давай по-настоящему рассечем эту суку.
— Мне нельзя под арест.
— Помню.
Дикона внесли в список особого внимания. Он мог въезжать и выезжать из страны, но если его арестуют, эффект домино от расследования посадит его за решетку, или, что еще хуже, его ждет экстрадиция в Судан. Он никогда не объяснял, почему все было настолько плохо или почему его поймали в Судане, но у меня было достаточно воображения, чтобы не спрашивать.
— Я переезжаю, — сказала я. — Возвращаюсь к себе в Малибу.
Мне было видно лишь его силуэт на фоне заката и геометрии серого города. Он выглядел так, будто не собирался отвечать, но я знала лучше. Он не отвечал не от того, что хотел помолчать, а потому что я задала вопрос. Он был доминантом, Мастером, и он знал, что его слова имеют силу.
— Мне нужно знать, что с тобой все в порядке, и когда ты не живешь под моей крышей, случиться может что угодно. Мне это очень неудобно.
О том, что ему некомфортно сейчас, я знала. Ему не нравилось выражать свои чувства так же, как и идти у них на поводу.
— Прости, — сказала я. — Я не знаю, смогу ли остаться для тебя прежней. Ты сам так сказал.
— Ты всегда будешь моей, сабмиссив ты или нет. Ты можешь только облегчить это, или усложнить.
— Я не хочу, чтобы это было обузой для тебя, но что-то изменилось. Не знаю, что. Поверь мне, я бы хотела, чтобы все оставалось так, как было. Я никогда не чувствовала себя так уверенно, как с тобой на Манди Стрит. Но все по-другому. И я не имею в виду другое место. Я имею в виду... что-то случилось в Вестонвуде.
Я замерла. Я говорила о психологии. Изменении в моей собственной химии. Но для моих ушей это звучало так, как будто я ссылалась непосредственно на Уоррена.
— Терапевт имеет к этому отношение?
— Нет! — отрицание вырвалось слишком тяжелым и резким. — Да, но нет.
Мы достигли 405-ой, и я впервые подумала, что, возможно, ему не стоит рассекать эту суку. Может быть, ему стоит ехать прямо и спокойно в пределах допустимой скорости.
— Да, но нет? Что это значит?
— Ты ревнуешь? — это был смешной вопрос. Дикон не ревновал. У него попросту не было этого гена.
— Просто ответь мне, — прорычал он. — Я хочу знать.
Но он избегал моего вопроса.
— Да, он изменил меня, потому что задавал вопросы, рассказывал мне и видел меня такой, какой я сама себя никогда не видела. Но, отвечая на вопрос, который тебя терзает, нет, я не трахалась с ним.