Да и социальная среда все еще далека от совершенства, и часто насилие объективно становится действительно более эффективным способом действия, чем кооперация. Отражение агрессии, борьба с преступностью, обеспечение защиты детей от их собственных действий, достижение эффективности корпоративной структуры, подтверждение своей состоятельности как полового партнера требуют определенного уровня насилия. Отрицание этого факта и утопическая вера в то, что сотрудничать всегда выгоднее, ведут нас к шизофрении: с одной стороны, мы верим в ненасильственные методы, с другой — подвергаясь насилию, транслируем его вовне. Чаще всего такое раздвоение формирует социальную концепцию «добра и зла»: есть добрые, которые создали бы ненасильственный мир, но им мешают злые — достаточно их уничтожить, и наступит благоденствие. Эта логика, как несложно догадаться, приводит к эскалации насилия. Правильной будет другая постановка вопроса: каким должно быть неизбежное насилие, чтобы оно в свою очередь не плодило насилия более опасного?
Наконец, насилие зачастую становится выбором не только «насильника», но и «жертвы» — чаще всего это насилие, которое не снижает, а подтверждает статус «жертвы» в иерархии (или подтверждает жертве требуемый статус насильника). Для жертвы порой существует механизм вознаграждения за согласие на насилие над собой либо в прямом виде (поощрение покорности или наоборот — еще большее насилие в случае непокорности), либо в виде сокращения риска и увеличения определенности (что будет очень серьезным вознаграждением для неуверенных, слабых личностей). «Единственный способ избавиться от драконов — это иметь своего собственного», — говорит герой пьесы Шварца; чтобы избавиться от страха неизвестного насилия, надо подчиниться насилию известному. «Бьет — значит любит» — тоже классическая формула согласия на насилие в обмен на определенность и защиту от внешнего мира в лице сильного мужчины.
Внутри многоступенчатых иерархий насилие, испытываемое их членами, стоящими достаточно высоко, многократно окупается поддерживаемым ими совместно правом на насилие по отношению к нижестоящим. Нижестоящие же, будучи не в силах бороться против системы, получают частичное удовлетворение в насилии над стоящими еще ниже и, наконец, в предсказуемости, стабильности системы, в которой насилие над ними понятно и ограничено — в противовес страшному непредсказуемому миру вне иерархии. Мощным инструментом создания этой иллюзии «разумного ограничения насилия», ведущей к принятию насилия в обмен на гарантию места в иерархии, служат не только «понятия», «законы», но и «сильный и справедливый лидер — гарант и суверен». Поэтому во всех примитивных группах, автаркических сообществах и тоталитарных иерархиях появляются свои «своды правил» и «сильные лидеры». Так формируется социальный договор, включающий в себя насилие (часто очень высокого уровня), и у его участников нет желания поменять ситуацию. Более того, для человека в середине иерархии «обычное» насилие над ним самим становится необходимым свидетельством того, что он все еще сохраняет свое место в иерархии, которым дорожит; отсутствие стандартных проявлений насилия по отношению к нему часто вызывает у него беспокойство, страх, неуверенность в себе.