Стремление испытывать насилие над собой проявляется и в некоторых других случаях — не только в случае аутотрансляции травмы, получения награды и страха за свою позицию в иерархии. Насилие, в частности, это мощный способ оправдания в случае конфликта желаний и комплексов (табу), запроса и реальности. Люди, находящиеся на низких уровнях социальной лестницы (в самых разных смыслах), часто ищут насилия над собой, поскольку оно оправдывает их низкое положение. Сексуальное насилие снимает ответственность с тех, для кого сексуальная активность табуирована травмой или воспитанием, и позволяет получить желаемое сексуальное удовлетворение, пусть и в ненормальной форме — поэтому их поведение может быть провоцирующим. Люди, испытывающие неразрешимое чувство вины, также часто провоцируют насилие над собой, психологически стремясь к наказанию и искуплению, но случается, что и сами осуществляют насилие, подсознательно переводя свою автоагрессию в агрессию по отношению к окружающим.
Конфликт между все еще иногда эффективным механизмом развития через насилие и не всегда еще эффективной кооперацией заставляет человеческую психику «придумывать» способ определения границ допустимости насилия: нормальный современный человек испытывает психологический запрет на насилие в отношении того, кого он признает другой личностью, но не стороннего объекта. Это создает эффект «границы субъективизации»: чтобы применять насилие, мы должны перестать видеть в жертве личность, как бы забыть о ее разумности и одушевленности, овеществить ее. Напротив, одушевление потенциальной жертвы, признание ее личностью заставляет нас сопереживать и блокирует насилие. Именно с этой особенностью современной психологии связан «эффект главного героя»: нам не жалко 9000 воинов, погибших в битве Джона Сноу с Рамси Болтоном, — мы их не знаем и поэтому не одушевляем, но мы явно сочувствуем Джейми Ланистеру, забывая о том, что в ряду его преступлений есть даже попытка убийства ребенка для сокрытия инцеста — ведь с ним мы хорошо знакомы и не можем его десубъективизировать.
По мере развития кооперативных механизмов в XVIII–XX веках социальные нормы современных обществ расширяют круг «своих» — людей, с которыми кооперация важнее конкуренции и в отношении которых работает запрет на насилие — и субъективизируемых объектов внешнего мира. В круг «личностей» у многих уже попадают не только все люди, но и животные, и даже неживая природа и значимые результаты труда, — стало нормой не только порицание охоты и негуманных методов выращивания и забоя животных, но и охрана памятников истории и культуры, трепетное отношение к книгам. «Насилие над природой» — распространенный термин, имеющий сегодня, в противовес его трактовке еще 100 лет назад, отрицательную коннотацию.