Дверь была не заперта, как всегда. Я надел перчатки, которые взял с собой, и прошел в подсобку. Я знал, что мне следовало бы сделать то, зачем пришел, и валить как можно скорее, но вместо этого я пробрался в кухню. Холодильник был почти пуст. Я сделал себе сэндвич с арахисовой пастой, налил стакан молока и носил их в своих затянутых в перчатки руках из одной комнаты в другую, щелкая выключателями света, пока дом не стал полностью освещенным.
Комната Перл пахла духами. Я сел за стол и почитал ее дневник. Она не делала в нем записи с моего последнего заглядывания туда. Я встал и прошел в коридор к своей прежней комнате. Обе кровати стояли голые. Здесь еще лежали кое-какие вещи Скиппера, старые ботинки, рыболовные снасти, груда журналов о машинах. Но единственным признаком того, что здесь когда-то жил я, была моя скаутская форма, висящая в уборной.
Я прошел в комнату Дуайта. Даже зная, что он уехал, я затаил дыхание и медленно повернул ручку, затем толкнул дверь, и она открылась. Постель была не заправлена. В воздухе пахло кислятиной. Я включил свет и пошарил вокруг. В одном из ящиков комода нашел блок сигарет «Кэмэл», из которого вытряс две пачки. Я также нашел кипу скаутских бланков, включая те, которые вожатые посылали в главное управление, сообщая о выполнении заданий для различных уровней и значков. Я взял несколько таких бланков. Если Дуайт не продвинет меня до Орла, то я просто сделаю это сам.
Я пошел на кухню, сполоснул стакан, поставил его обратно в шкафчик. Затем выключил везде свет и вынес к машине пару снайперских винтовок. Чак обошел машину, чтобы открыть багажник, и начал шипеть на меня. Что за хренотень я делаю, где, черт возьми, я был? Я видел, что он вне себя, так что даже не пытался отвечать. Я пошел обратно в дом и взял два ружья. Затем взял Марлина и Гэрэнда. В последнюю ходку собрал бинокль «Цейсс», охотничий нож «Пума» и тисненые кожаные ножны, которые Дуайт купил для Марлина. Он планировал использовать его, когда поедет на лосиную охоту на лошади, что ему никогда так и не суждено было осуществить.
Чак уложил вещи в багажник и накрыл их мешками с песком, которые возил для лучшего сцепления колес с дорогой, когда шел снег. И после этого мы смылись. Чак все еще злился на меня, но был слишком потрясен, чтобы что-то говорить. Он придерживался скоростного режима и ехал с наигранным приличием. Нашим самым большим страхом было то, что нас остановят. Это делало нас нервными и молчаливыми. Мы курили. Слушали радио, вопили песни и замолкали, пока за окном горы сменялись равнинами и наоборот. Мы смотрели в окно на смутные багровые силуэты гор, на реку, на пустынную дорогу, обдуваемую ветром. Каждый раз, когда нам навстречу ехала машина, Чак рефлексивно приглушал свет фар и сбавлял скорость, как будто до этого превышал ее.