– Какая твоя жизнь? – я придвинулась ближе.
– Разная. Одинаковая.
– Там к тебе тоже относятся как к божеству?
Он рассмеялся, качая головой.
– Нет. Там все на другом конце шкалы.
– Правда? – я не могла представить Кэллама менее привлекательным.
– Дома я работаю, учусь в школе, помогаю маме по дому. А тут я делаю то, что люблю каждый день, круглые сутки, – он отклонил голову и посмотрел на небо. Улыбнулся. – Дома я работник, а не божество.
– Ты не скучаешь по этому? По бурной воде в реке или камням горы?
– Скучаю, открытого пространства там не так много, – он руками показал тесное место.
– И что ты делаешь десять месяцев в бетонных джунглях?
В уголках его глаз появились морщины.
– Я часто хожу карабкаться по стене и бревну, бегаю на дальние дистанции, чтобы выбраться на выходных из города, и пытаюсь найти участок земли, что чуть выше всего вокруг.
Я вздохнула, мне было его жаль. Ему нужна была дикая жизнь, а не в рамках города.
– Как ты терпишь до лета? – спросила я.
Он сморщил лоб.
– Я делаю хорошие воспоминания тут, чтобы они помогали мне там.
– Ты про полеты на мотоцикле и проверке, сколько скорости из него можно выжать?
Он улыбнулся, кивая.
– Это. Или сидеть на ступенях старой церкви после мороженого с безумным вкусом с девушкой, которая еще не поняла, что от меня одни проблемы.
ВОСЕМНАДЦАТЬ
– Тебя не было почти месяц, и моя жизнь стала ничем. Когда ты сбежишь оттуда? – скулила Эмерсон в трубке.
– Все не так плохо. И я зарабатываю, так что к концу лета у меня появятся колеса.
– «Все не так плохо», – повторила Эмерсон. – Где моя лучшая подруга, и кто ты?
Я закатила глаза и вышла из домика. Гарри был занят греблей на каноэ и учился делать вигвам, так что пришел после ужина. Папа с мамой заперлись в спальне и ругались, так что я отдала ему свои наушники, схватила рюкзак и поспешила к двери.
– Тебе стоит приехать. Так ты все увидишь сама. Это место не так ужасно, как я думала. Правда.
– Ну уж нет, – Эмерсон будто кривилась. – Жуки, грязь, змеи, семьи, поющие у костра, и мало красивых парней. Тут ничего нет для приятного лета.
– Кто сказал, что тут нет милых парней?
Эмерсон притихла, и я поняла, что выдала себя. Пока что я избегала с ней темы Кэллама, не зная, как объяснить его ей, ведь не могла объяснить его себе. Не могла объяснить его и себя. У нас что–то было? Он узнавал это, или взаимности не было? Если у нас что–то было, то будет ли развитие? Если будет развитие, что случится в конце лета? И если, вопреки правилам школьных романов, мы сохраним это и в выпускном году, что будет потом? Я пойду в колледж, он пока ничего не решил.