— Зачем вы так?
— Я трезво смотрю на жизнь и знаю себе цену.
Томас с видимой неохотой снял с колен Ронету и встал.
— Как хотите, хозяин — барин. Мне ещё одна поговорка ваша нравится — насильно мил не будешь.
Выйдя в коридор, Томас ещё раз осмотрелся. Он так и не понял, почему Андрей не завершил ремонт во всей квартире. Скорее всего, это было сделано специально — старина бывает разная, и лубочная и вот такая, натуральная. В зале современность, комфорт, мещанство с фикусами, а в прихожей осталось то, с чего Андрей начинал — бедность, старые стены, неустроенный быт.
Чертыхальски протянул руку для прощания.
Андрей пожал её крепко, сильно.
Томас хотел разжать пальцы, но Сермяга задержал его ладонь.
— Хотите посмотреть?
— Что? — не понял Тихоня.
— Картины?
— Чьи?
— Папы.
— А! Я сначала и не понял...
...только не переиграть, только не переиграть!!!
— Решайте быстрее, а то передумаю.
— Конечно, хочу! — почему-то прошептал Томас. — Но раз я бесплатно получаю то, о чем так мечтает господин пастор, может не надо? А вдруг я специально засланный преступник и хочу выдурить у вас самое ценное? Или я тот, о ком вы мне рассказывали?
— Кто знает? — усмехнулся Андрей. — Мне трудно судить — я человек доверчивый. Поэтому, зная за собой такую слабость, часто становлюсь злым с людьми. Но сейчас я верю не себе, а Ронете. Я читал, что сиамские кошки чувствуют опасность, а она сама пошла к вам на руки. Ну что?
20 Что ты знаешь о Солнце?
Наконец Томас увидел, куда по-настоящему идут деньги Сермяги-старшего. Когда Чертыхальски подошел к дальней стене зала, Андрей отодвинул штору: там блестела стальная дверь, которую не стыдно было поставить и в казначействе. Рядом висел мигающий ящичек сигнализации с телефоном. Андрей позвонил на пост и попросил снять с замка блокировку, добавив, что у него в гостях находится искусствовед из Чехии (Тихоня подсказал свою фамилию) и через час можно будет поставить комнату опять на сигнализацию. После этого Сермяга, закрыв рукой панель, набрал код. Красный цвет сменился на зеленый. Три щелчка. Дверь открылась.
Переступив через порог, Томас попал в комнату без окон. Паркет, черные плинтуса, окрашенные в бледно-розовый цвет стены, подвесной белый потолок с лампами в матовых плафонах. Работы висели в два ряда на каждой стене, всего их было не более трех десятков, больших и маленьких. Внизу стояло несколько больших ящиков, в которых, возможно, хранились не выставленные здесь картины.
Томас посмотрел на Андрея и заметил, как тот изменился. Лицо Сермяги приобрело странное, можно сказать, отрешенное выражение. Как будто он глядел не вокруг, а внутрь себя.