— А как узнать, какая порода?
— Ну, это уже от женщины зависит — чего она хочет в жизни.
— Тогда скажите, а у нас с Томасом что? — спросила Леся, усмехнувшись. — Как это можно назвать? Разврат-модерн?
Баронесса повернулась к девушке и ответила с издевкой:
— Не обольщайся, милая. Томас у нас — пустоцвет. К тому же кошатник — собаки его недолюбливают. А в разврате ничего постыдного нет. Разврат — это, чтоб ты знала, самый честный из всех возможных видов отношений между мужчиной и женщиной. Никаких обязательств, планов, корысти — только сиюминутная жажда и её утоление, страсть, а по большому счету — отречение. Нет завтра и вчера, только здесь и сейчас. Полная свобода, равенство...
— И братство, — закончил мысль Тихоня. — Делай всё, что хочешь, только не наноси вреда другому. Конечно, если тебя об этом не попросят специально. Это — первое. Второе — в разврате все равны. И главная последняя заповедь — не делай другим того, что не хотела бы получить сама, и наоборот — делай по отношению к другим такие благие поступки, какие хотел бы по отношению к себе. Неужели в этих простых правилах есть что-то постыдное?
Вдруг Антонина Петровна встрепенулась.
— Слушай, родной. Я же обещала тебя к Тарасу отвезти.
— Это какому?
— Который о тебе говорил, помнишь?
— Нет.
— Ты его в сорок девятом откопал.
— А-а-а-а... — протянул Томас, погрустнев. Он отвернулся к окну и спросил, особо не надеясь на удачу: — Отказаться никак нельзя? Ты же знаешь, я этих стариков терпеть не могу. Лучше бы домой, да по разврату.
Баронесса рассмеялась и, обращаясь к Лесе, прокричала:
— Это в нём говорит врожденная скромность. Когда-то давно горноспасателем служил — ему столько шахтеров жизнью обязаны — гробовщики до сих пор воют от злости. Поэтому из Городка пришлось уезжать — слишком заметным стал. Хорошо! Поступим так. Вам надо по магазинам проехаться — одежды почти нет. Поднимите себе настроение. Девушек баловать надо, — прокричала Тоня, заливаясь смехом. — А потом и к Тарасу можно. Нехорошо старых друзей обижать.
— Как я к нему пойду? — спросил Томас. — Ты хоть подумала? В сорок девятом ему было двадцать три. Сейчас... э-э-э... семьдесят три. Но я же не изменился, наоборот, ещё моложе стал! Ты вообще, зачем обо мне кому-то говорила?
Антонина Петровна резко нажала на тормоза. Когда машина остановилась, она развернулась к Томасу и ответила зло:
— О тебе все уже забыли — у людишек на добро память короткая. Один Тарас вспоминает!
Перевела дыхание, села на место. Уже тише и спокойнее добавила:
— Повидаешься, послушаешь, может что поймешь полезное — дед славный. А вообще не бойся, я ему сказала, что внук приехал.