— Странно, а мне посоветовали к вам обратиться. Сказали, спросите Катерину из двадцать третьего. Как будто вы съезжаете.
Молода тихо засмеялась, прикрыв рот кулачком. Покачивая сына, ответила:
— Мечтать не вредно. Наверное, готовы сами мебель загрузить? Не дождутся. Так и передайте. А вам... Что сказать? Ищите в другом месте — здесь район для детей не подходит. У вас же, как я поняла...
— Хулиганы... Так и вы... У вас... Почему не съезжаете?
— В два слова не скажешь, — ответила Катерина.
Чертыхальски невольно признал, что когда она улыбалась, то словно исчезала в пространстве и на её месте возникала та самая точка, к которой стремятся все магнитные стрелки Земли. На эту женщину хотелось смотреть. Она была похожа на самый любимый сон или воспоминание об этом сне. Наделенная каким-то гипнотическим притяжением улыбка Кати вдруг сделала Томаса мягким, как ковыль, как мякоть спелого инжира, как девичий животик.
Если так дальше пойдет, то...
Пора с этим кончать.
Всё — слабость ушла.
Решимость.
Трезвость.
Воля.
Томас, уже не таясь и еле заметно дрожа — это от предвкушения, — посмотрел на чистенькую.
Что ему даст сие путешествие?
Приобретет ли он или потеряет?
Тоня всё верно рассчитала — слишком долго он мучал себя бесконечным ожиданием церемонии. Неотвратимость скорого финала вытеснила из его головы остальные мысли и желания, лишив удовольствий, а вместе с ними и самой жажды жизни. Ему нужна была хорошая встряска. Незачем врать себе — он же приехал за чем-то подобным! Окунуться в молодость, вернуть забытые запахи, снова ощутить вкус еды и... узреть краски чужих душ.
Серое. Серое есть у всех. Здесь серость обыденна — как дождь за окном — лень перебирать. Праздность, лишний съеденный на ночь кусок булки, седьмая-восьмая, да кто там уже считает, выпитая рюмка...хлопок ладонью по спине дочки... Что притворяешься? А теперь поплачь по-настоящему! Снова алкоголь. Ей нельзя пить.
Серое — это жизнь.
Это сама жизнь.
Такая, как она есть.
Таким добром никого не удивишь.
Розовое...
Когда-то давно он любил препарировать именно розовое.
Никогда не понимал чужих пристрастий к серому и черному.
Но он не оригинален — не гурман. Розовое всем нравится.
Розовое — это Стыд...
Розовое — это смазка греха.
Стыд связывает крепче стали и давит тяжелее гранита. Кто не понял: сталь — это память, а гранит — кладбищенская плита, символ ожидания смерти.
Стыд — это одновременно и пряность: истинная приправа жизни.
У неё должно быть много розового, если верно то, что Томас о ней знает. Этой чистенькой есть что скрывать... Там есть, на что посмотреть.