— В один день? Вот так взяли и решили?
Иван похлопал себя по карманам шорт, словно искал сигареты.
— Если честно, то нет. Как-то я был в вынужденной завязке: аппендикс вырезали, с осложнениями, инфекцию занесли. Болел сильно, даже на том свете побывал, но вычухался. Потом жена оборону взяла — на порог больнички никого с гуманитарной помощью не пускала. Капельницы-капельницы... Так я не пил около месяца. Жонка, когда я оклемываться начал и своими ногами ходить, снова на измену. Давай, говорит бабку приведу, дедку, а я возьми, да и скажи, сама мол, поди и закодируйся.
— Пила?
— Не. С этим делом как все — по праздникам. Она у меня на диетах сидела. Лет под сраку, а туда же. Я говорю, ты пойди, пусть нашепчут от полноты, всё же не такие мучения, а если поможет, я поддержу.
— И?
Иван-Джузеппе, разломав мякиш алтайки, отправил небольшой кусочек в рот, пожевал.
— Нашла мужичка. Был у нас такой, в спортивном зале техникума принимал, на вас чем-то похожий. Высокий, худой. Руками водил. Приходит она, а у колдуна приём. Мужики и бабы стоят посреди зала и тоже руками машут. Как деревья. Жене говорит, подожди немного, сейчас закончу. Вот она и села в сторонке на лавку, таращится. Когда колдун тех распустил, принялся за жонку. Не дорого взял.
— И как?
— Не помогло — не похудела. Вот только с тех пор, что не съест, хоть на ночь, хоть за ночь, восемьдесят четыре с половиной, как часики. Но, главное — после той лавочки в рот ни капли, даже запаха не переносит. И это полбеды. Меня-то через жонку ведь тоже задело. Теперь, хоть разбейся, больше рюмки не лезет.
Томас с удовольствием посмеялся.
— Бывает. Надо запомнить эту историю. Как у вас складно получилось. Всегда бы так.
— А у вас нескладно?
— У меня нет, — вздохнул Тихоня.
— Чего же?
— Не знаю. Сегодня плохо, а завтра чую, будет ещё хуже.
— Это потому, что вы Артемон, — во взгляде Ивана не было и намека на шутку.
— В смысле?
— Я доказал, что вы не Дуремар? Вы с этим утверждением согласны?
— Допустим.
— Значит, вы — Артемон.
Иван внимательно посмотрел на Томаса, гадая, произвел ли его диагноз впечатление.
— Знаете, русские горки, американские горки, вверх-вниз. Вся эта бессмысленная беготня. Сегодня туда, — Иван поднял указательный палец вверх, — а завтра сюда, — теперь он показал древнеримский жест «а ля муэрте».
— Я думаю, Артемоном быть не так плохо как Дуремаром, но не намного лучше. Последний ничего не понимает и от этого несчастлив. Жизнь рядом протекает, а её не потрогать, не пощупать, так как хочется. Дуремар несчастлив. Оттого и пьет, бьет близких. Убивает себя и все, что любит. Все это от недостатка ума. Я знаю, сам был таким когда-то. А вот Артемон — это мастер перфоманса, но не созерцания. В душе он — старый лис. Многое знает, ощущает, образован, начитан, но ему не хватает... понимания. Вникнуть в суть вещей, событий... Он не может отличить сострадание от жалости. Он то радуется, то печалится, то важничает, то поучает дуремаров. Ему вроде и всё ясно, но только на расстоянии вытянутой руки. Перед ним всё красиво, все понятно, а дальше? А за горизонтом? Что там? А там — мрак, туман и страх. Сильный, уверенный в себе Артемон красив. На него можно положиться, его любят женщины, но он бежит, и не догадывается, вернее, догадывается, но боится себе признаться, что его дорога хоть вниз, хоть вверх, имеет одно направление.