Разбудило Мишку яростное рычанье и гавканье. Во дворе неистовствовал пес Деминых, черный Загри. Мишка понял, что спал не так уж долго. Сестренки были на ногах, мать еще не возвращалась с работы.
Тамара, запрокинув вихрастую голову, шепотом сообщила:
— К тебе Семен приходил с новым дружком. Я им сказала: тебя нет дома, а будить не стала. Теперь какие-то парни. Я выбегала, спрашивала. Мамку ищут. Не наши.
Мишка спрыгнул с печки, сунул ноги в валенки, надел шапку и отцовский полушубок.
Ночь была ни светлой, ни темной. Над поселком Апрельским висела большая темно-красная луна. Подслеповато щурились звезды. Вдоль улицы горели фонари. Со стороны нижнего склада доносилось гудение машин, сухой треск электрических сучкорезок, тарахтенье бензопил. Освещенный десятками ярких электрических ламп, нижний склад, казалось, был одет заревом. Там ночная смена раскряжевывала хлысты, скатывала бревна в штабеля.
— Загри, ко мне! — властно позвал Мишка.
Большой черный пес, серебряный от инея, перестал бесновато метаться у калитки, послушно подбежал к хозяину.
На почтительном расстоянии от ограды, под фонарем, сбившись в кучку, стояли четверо неизвестных парней. Один из них, небольшого роста, в полушубке и в сапогах, приплясывал, ударяя ногой об ногу. Другие, в ватниках и в валенках, поеживались, били рука об руку и тоже приплясывали, чтобы согреться.
Увидев Мишку, они направились к калитке, но войти во двор не решились.
— Ох и злющий у тебя кобель! — сказал восхищенно низенький. — Хватанул меня за ногу — чуть сапог не разорвал. Хорошо, калитку успел захлопнуть.
В узких черных глазах парня вспыхивали золотые искорки — отсветы от фонаря. Нос у него был широкий, приплюснутый. В нем нетрудно было угадать нерусского, хотя по-русски он говорил чисто, без акцента. На острых скулах у парня темнела короста. В такой же коросте были лица и других парней.
— Слушай, пацан, тут живет комендант тетя Маша? — спросил самый высокий. — Переночевать бы нам где-нибудь, обогреться. Понял? Мороз, наверное, за тридцать закручивает.