Обрадовала, нечего сказать!
Понурый и неразговорчивый вернулся Колька домой.
— Приболел, внучок, али что? — покосился на него дед. — Примерь одежу, может, поправишься.
Дедушка Филимон уже закончил шить бродни и сидел у стола, набивал патроны.
— Авдотья, тащи-ка твой промпошив!
Бабушка Дуня вынесла из горницы штаны и рубаху из «чертовой кожи»:
— Примерь, Николашенька, впору ли?
Филимон Митрофанович поставил перед ним новые бродни с парой холщовых портянок:
— Переболокайся, внук, не робей!
Колька недоумевал, зачем старики решили переодеть его в свою одежду.
Дед и бабушка поправляли на нем пузырящуюся рубаху, учили, как лучше наматывать портянки, чтобы не натереть ноги.
— Теперича, где твой ножик? На место посадим. Хоть и подарок, а при деле должон находиться… Авдотья, неси Викторову справу, — приказал дедушка, затягивая на Кольке ремень.
На Колькином животе засверкали медные патроны. На плечо ему повесили ружье с длинным стволом и самодельным ложем.
— Каков в настоящем виде? — гордо спросил Филимон Митрофанович.
— Таким ты и Витеньку первый раз на промысел снарядил.
— То-то, старуха!.. Владей, внучок, — обернулся дедушка к Кольке. — Ружье вещь сурьезная. А этому цены нет. Когда-то для Виктора заказывал. Ствол из тульской пистоновки, звенит, как серебро, убойность страшенная.
Колька ни о чем не спросил, но все в нем плясало от догадки: на промысел!
Остаток дня был посвящен обращению с ружьем и стрельбе в цель.
Дождик прошел, быстро подсыхало. На выстрелы сбежались Володька, Надюшка и другие ребятишки. Расселись, как грачи, на заборе, с завистью поглядывали на счастливчика.
Колька поднимал переломку. Ухал выстрел… И радостно билось сердце, когда с шеста валилась старая шапка, сбитая зарядом дроби.
Подошел Сашка Кочкин и со знанием дела стал поучать Кольку:
— Ты за крючок не дергай, медленно, плавно жми, а то ствол у тебя ровно пьяный.
Запас учебных патронов был израсходован. Дедушка поинтересовался: не тяжеловато ли для внука «ружьишко», не отдает ли при выстреле в плечо?
Какое там! Ружье легче пушинки, а выстрел даже не ощущается!
— Добро, коли так. Ходи в новой одеже, привыкай.
И нож чтоб завсегда на поясе, нечего ему в мешке ржаветь.
Колька осерчал, когда бабушка Дуня вздохнула:
— Упрямый ты, Филимон. То ли дело, побыл бы Николашенька возле меня. Ни страхов, ни маяты. И мне веселее.
— Ничего, ничего, не соскучишься. Не резон охотницкому внуку на перинах нежиться. Да и матушка тайга не обидит. Мал, мал! Когда и воспитывать, как не с малу?
Бабушка Дуня не стала больше перечить, завела квашню и ушла топить баню.