— Глухари! — крикнула Надюшка.
Кольку охватил охотничий азарт. Патрон с дробью, словно по маслу, вошел в патронник. Стараясь не шуметь, Колька приблизился к старой ели у самого края леса. На нее с ожесточенным визгом прыгал Мурзик. На суку, у вершины дерева, замер серый комок, его можно было бы принять за гигантский нарост. Грохнул выстрел. И чудо! Распластав широкие крылья, с елки свалилась большущая птица. Самка глухаря лежала в траве, сизая с желтыми крапинками.
— Копалуха! — восторженно крикнула Надюшка. — Я еще одну приметила. Дай стрелить!
Кольке мучительно не хотелось выпускать из рук переломку, хотелось, чтобы без конца гремели выстрелы и так вот легко и просто валилась вниз добыча. Все-таки он пересилил себя. Подхватил еще теплую лесную курицу и побежал за Надюшкой.
Откуда девочка умела так метко стрелять — неизвестно. Однако второй заряд не пропал даром.
— Их тут целый выводок, — сказала Надюшка, возвращая ружье. — За остальными не стоит ходить, их мать увела в глубь тайги.
От реки к лесу спешили Евмен Тихонович и дедушка Филимон.
— С варевом, значит, будем, — засмеялся дед. — А мы подумали, не нарвались ли на хозяина, мало ли что бывает. Садитесь, сорванцы, в лодки, — приказал он ребятам. — В этом месте берегом не пройти, переправим вас на другую сторону.
Несколько раз взрослые перевозили ребят с одного берега на другой, когда на пути вырастали неприступные утесы. С наступлением сумерек Колька и Надюшка уже не выходили из лодки.
— Эвон Горюй, — заметил дедушка Филимон.
Колька, как ни всматривался, не мог заметить второй реки. Он увидал только огонь. Желтый флажок костра трепетал в иссиня-черной дали.
— Раньше нас приплавилась Маруся. Легка на подъем. Парнем бы ей родиться. Недоразумение вышло. Какого охотника тайга из-за этого потеряла!
Вскоре лодка ударилась о берег. Залаяла и тут же умолкла собака. Филимон Митрофанович и Бурнашев укрыли лодки брезентами.
Гуськом они поднялись на взгорьице, где темнела избушка и подрагивало пламя костра.
У костра стояла Маруся Бобылева. Рыжий Варнак дружелюбно обнюхивался с Венерой и Горюем.
На Марусе была темная грубая рубаха, штаны и бродни, у пояса висел нож. Она ничем не отличалась от мужчин, разве только выглядела хрупкой и тоненькой, да в ушах поблескивали золотые подвески.
— Приютишь? — спросил дедушка.
— Куда вас денешь? Свои. Я, как приплыла, давай косить траву, чтобы гостенькам спалось помягче.
— Тетя Маруся, мы копалух подстрелили, — не утерпела, похвалилась Надюшка.
— Ты, дочка, Марусю не замай. И так наломалась за день. А ужином угости, — сказал Евмен Тихонович.