Дед уже не интересовался уловом, старательно развешивал на жердях режевку. Он одобрительно кивнул, когда Колька подбежал помогать:
— Вот так набрасывай на вешала. И твердое правило себе заведи, когда самостоятельно начнешь рыбачить. Сразу разбрасывай сеть. К утру она обтечет, потом ветерком ее опахнет, солнышком просушит. Когда за снастью добрый уход, износа ей нет.
Догорела «коза». Воздух был уже не тем, непроницаемо черным, — помутнел, принял цвет разбавленного молока.
Дедушка Филимон отобрал в подол дождевика десятка три хариусов покрупнее, остальную добычу прикрыл:
— Рассветет — выпотрошим, засолим. А покуда погреемся, позавтракаем.
Пусть на этот раз Колька сам не рыбачил, а всего лишь наблюдал, все равно он чувствовал себя наверху блаженства.
Развел возле избушки костер, повесил на рогульки котелок — кипятить воду для чая, растопил в избушке буржуйку.
Чугунная печка, накалившись, покраснела. Избушка превратилась в теплое, родное гнездо.
— Ты опалишков, верно, сроду не едал? — спросил Филимон Митрофанович.
— Даже не слышал, дедушка. Что это такое?
— Сейчас увидишь…
Старик выпотрошил хариусов, посолил внутри, снял со стены мешочек и прибавил к соли мелко накрошенной сухой травы.
— Вот мы их косным луком сдобрим, для аромату. Опалишки, Коля, у рыбаков и охотников — первая еда на скору руку.
Дед, словно совершая таинство, разложил на печке рыбу:
— Жарьтесь, жарьтесь, харюзята, в своем жиру. Поджаритесь — шкуру с вас долой. Покажете внуку, какое вы первосортное жаркое.
Потягиваясь, с нар неохотно поднимались гости.
На улице раздался визгливый лай. В открытую дверь ворвался Мурзик, мокрый, как будто его только что обмакнули в воду. Однако уши у него торчком, хвост крендельком, а весь его вид говорил: «Море мне по колено! А холодная росная ночь для меня, заправского охотничьего пса, забава!»
Горюй и Венера, разлегшиеся в тепле, у горячей печки, как по команде, открыли глаза, внимательно оглядели своего бравого сына.
Вслед за Мурзиком в избушку ввалились Евмен Тихонович и Надюшка.
— Вкусно пахнет. Опалишки! — довольно потер руки бригадир. — Значит, ленков на обед откладывай, Надежда. И поварить тебе не надо, отдыхай.
— Ну как, Евмен, прошел Шалавину шиверу ночью? — спросил Иван Кочкин.
— Как видишь. А что ты усмехаешься? Ничего страшною нет.
— Мы, грешным делом, сомневались, — признался Алеха Чепчугов.
— Почему это?
— Ну как — почему. Вы, нижние, хоть и промышляете, однако… место опасное…
— Опять за рыбу деньги! — оборвал Алеху дедушка Филимон. — Исаевские ниже промышляют, что такого? Кто сказал, что они плохие рыбаки и охотники?.. Довольно баланду крутить, давайте лучше завтракать… Угощай, внучок.