– Судя по всему, – мягко кивая, подтверждает мои мысли тетя Милдред.
Кажется, моя голова качается сама, помимо моей воли. Я никогда не слышала о таком племени. О… людях, живущих под водой. Не может же быть такого, чтобы их никто не открыл? В смысле – в наши дни? При том, сколько людей работает под водой?
Кажется, что мир вокруг замер. Солнце, лучи которого падают через окно нашей гостиной и ложатся трапециевидным пятном на деревянный пол, никуда не идет, так и останется стоять и светить на веки вечные, я почти убеждена в этом.
Только диван поскрипывает под нами, когда мы шевелимся. Молча говорим друг с другом. На том самом языке, на котором разговаривали друг с другом мои мама и папа.
– Как я тебе и сказала, – говорит тетя Милдред, – сначала я приняла всё это за выдумку. Ну, после первых писем. Я думала, у твоей мамы случился роман и она приукрашивает его со свойственной ей фантазией. Но когда она написала мне про свою беременность, я поняла, что это уже не может быть выдумкой… Ну да, а потом она вернулась с ребенком. С тобой.
Я смотрю в пустоту. Пытаюсь представить себе, каково это было – жить с опекунами, с которыми ты даже не можешь поговорить, каково было не знать, пришлет ли твоя сестра еще весточку о себе.
– А жабры? – говорю я. – Неужели ты не поняла, что отверстия у меня на теле могут быть как-то с этим связаны?
Она задумывается надолго, мне даже начинает казаться, что она совсем заблудилась в своих воспоминаниях.
– Твоя мама, – начинает она наконец, – рассказывала всем, что это был несчастный случай. У нее были документы, полицейские документы из буддистской зоны, медицинская справка – не знаю, как она всё это раздобыла. Наверно, это были подделки. Но ей они были необходимы для миграционных служб, медицинской комиссии и тому подобного. И если бы ты меня тогда спросила, как я представляю себе жабры у человека, я бы предположила, что они должны быть где-то здесь. – Она показывает на свою шею и нижнюю челюсть. – Там, где жабры у рыб.
– Неужели вы никогда не говорили о моем отце? – спрашиваю я.
– Говорили, – нерешительно признается она. – Когда мы впервые остались с ней наедине – и с тобой, конечно же, – я сказала, какое счастье, что ребенок не пошел в отца и у нее нет жабр. Тут Моника посмотрела на меня очень серьезно и сказала: «Запомни как следует мои слова, Милдред. Мы должны забыть всё, что нам известно об отце Сахи. Мы должны вдолбить себе, что Саха – нормальный ребенок, так, чтобы самим поверить в это. Если мы этого не сделаем, Саха когда-нибудь окажется в опасности».