И минуты не прошло, как Симон, очнувшись от кошмара, обнаружил, что стоит перед домом Тилии. Дрожа от страха и в полной растерянности. В его голове царил хаос. Он не мог вспомнить, как попал сюда. Все произошло молниеносно.
Вскочив с постели, он схватил джинсы и футболку, второпях натянул их на себя. В эти несколько секунд ему вдруг показалось, будто гостевая комната вот-вот сложится, как карточный домик, – потолок, пол и стены сближались, грозя раздавить его, как букашку. У него была лишь одна мысль: бежать отсюда! На улицу! Теперь он стоял там, жадно вдыхая ночной воздух. Вдыхал и выдыхал, вдыхал и выдыхал…
Через некоторое время чувство стеснения в груди исчезло, колотившееся сердце унялось, паническая атака прекратилась. Мысли, вертевшиеся в голове, словно снежные хлопья на ветру, успокоились. К Симону вернулся рассудок. Только теперь он почувствовал, что болью свело челюсть. Во сне он стиснул зубы – как всегда, когда его мучили кошмары. Если так пойдет дальше, он скоро станет беззубым.
«Конченый психопат», – сказал бы Леннард. Таким он и был. Вероятно, беззубость – финальная стадия для членов «Почетного клуба чокнутых». По крайней мере, что касается его. Симон взглянул на ночное небо, где в просветах между темными облаками проглядывали звезды. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. В нем темной волной поднималась ярость. Злоба, чернее ночного неба. Почему? Черт побери, но почему? Почему это никак не проходит?
Ему хотелось выкрикнуть этот вопрос, прорычать его в тишину ночи. Но в последнюю секунду он все же сдержался, хотя и с большим трудом. Ему совершенно не хотелось разжевывать Тилии и Майку, почему это он стоит перед домом и вопит. Его охватило желание что-нибудь сломать, разбить. Или самому биться обо что-то… Выпустить наружу переполнявшие его злость, страх, отчаяние. И при этом орать, рычать, царапаться… Выпустить все на волю…
Он снова увидел себя в клинике у мешка с песком. Перед бессловесным спарринг-партнером, который не мог дать сдачи, но зато приносил облегчение. Поскольку Симон сам не мог перекрыть свою «внутреннюю трубу», он, подбежав к навесу, схватил маунтинбайк Майка, хотя по праву мог считать этот велосипед своим.
«Мой старший брат уверен, что подарками можно обезболить совесть», – подумал он со злостью. И выехал со двора. Он мчался как одержимый, без конкретной цели, не обращая ни на что внимания. В терапии это называлось «иррациональное действие». Так думал и он сам, когда его охватывала злоба. Действие ради действия. И облегчение, которое после этого наступает.